Московский завет

В налетевшем на Москву снежном вихре Наполеон предчувствовал надвигающийся на него призрак уже подзабытого Великого террора. Оттого впервые за долгие годы император не знал, как распорядиться этим обычным днем, на самом деле ни в чем не выдающимся, только-то и предвещающим наступление русской зимы.

Возникший на пороге секретарь-переводчик развеял видение, а его слегка небрежный и растерянный вид заставил императора улыбнуться.

- Прошу вас, Лелорон, без церемоний. Проходите, присаживайтесь.

Наполеон кивнул на стоящее кресло и, показывая на беспрестанно валящий за окном снег, спросил, что думает об этом человек, не один год проживший в России.

- До наступления зимы остается не больше месяца, - ответил д’Идевиль, так и не осмеливаясь присесть. - Этот снег до полудня непременно растает…

- Не все время будет же он таять! - воскликнул Наполеон в негодовании, но тут же смягчившись, уточнил. - Дорогой Лелорон, меня интересует, когда установится снежный покров. Вы понимаете это?

- Обычно через две недели. Если осень выдастся теплой, через три… - ответил секретарь-переводчик, как бы извиняясь за приближавшуюся русскую зиму.

- Значит, до катастрофы есть две-три недели… - пробурчал император, не обращая внимания на застывшую фигуру секретаря переводчика. - Впрочем, если повернуть на юг, можно выгадать чуть больше месяца…

Затем Наполеон запахнул окно и, придавая лицу благорасположение, обратился к д’Идевилю совсем с другой интонацией.

- Я не раз слышал о том, что вы изрядный мастер шахматной игры. Отчего же до сих пор не удостоили меня своим искусством?

Император покровительственно похлопал опешившего Лелорона по плечу.

- Решил сам предложить партию, пока мы в Москве.

- Сир, но сегодня в вашу честь маэстро Лесюэр дает «Новую Трою»…

- К черту оперу! К дьяволу театр!

Неожиданно высоким, срывающимся голосом, закричал Наполеон.

- Довольно с меня Эрфуртского наваждения! Вы знаете, дорогой Лелорон, мы с царем Александром даже приняли участие в постановке Комеди Франсэз! Теперь с русской кампанией кончено… На этой же неделе мы оставим Москву.

- Сир, а как же штаб, ветераны гвардии? - неуклюже переспросил д’Идевиль, ошеломленный таким поворотом событий. - Лесюэр обещает грандиозное зрелище с реалистической бутафорией и механическими куклами…

- Даже слышать не хочу ни о каких самодвижущихся куклах! Или вы не знаете, что однажды я уже проиграл в шахматы механическому турку.

Бонапарт нервозно рассмеялся, но, встречая недоуменный взгляд секретаря-переводчика, пояснил.

- Неужели вы не наслышаны об этой истории? Дело было в 1809 году, в Вене, после того, как я на голову разгромил австрияков.

- Сир, я полагал, что история про шахматный автомат всего лишь скверный анекдот, - благоразумно сказал д’Идевиль.

- Если бы, дорогой Лелорон! Проклятый механический турок заставил меня изрядно попотеть над шахматной доской, а затем и капитулировать…

Секретарь-переводчик видел, как при этих воспоминаниях в душе императора происходит отчаянная борьба, замешанная на недавнем триумфе и отчаянном нынешнем положении.

«Государь становится двойственным, совсем как русский…» - Отчего-то подумал д’Идевиль, но тут же старательно отогнал подобные мысли.

- Знаете, о чем я до сих пор жалею? Мне стоило поступить с этим чертовым творением Кемпелена точно так же, как Александр Великий разрешил вопрос Гордиева узла. - разоткровенничался Наполеон. - Тогда я счел такой поступок чрезмерным, но сейчас понимаю, что в этом и заключалась моя роковая ошибка…

Наполеон вновь тоскливо посмотрел на не прекращавшуюся за окном снежную кутерьму и раздраженно сказал:

- Теперь должно взять реванш. Знаете как? Я взорву Кремль! Снесу с лица земли его соборы, башни, даже стены превращу в куски битого кирпича. С моим уходом из Москвы исчезнет и Третий Рим. Так я намерен разрубить Гордиев узел затянувшейся русской кампании!

- Сир, это воистину гениально! - Лицемерно воскликнул д’Идевиль, представляя, какая участь ожидает пленных французов, после подобного решения императора. - Это надломит хребет русского духа, деморализует армию, лишит ее возможности логично рассуждать…

- Довольно, - устало махнул рукой Бонапарт. - Меня не интересует, чем отзовется в русской душе уничтожение Кремля. Я это сделаю, потому что у меня нет другого достойного выхода. Уничтожив Третий Рим, я лишу Россию права называться великой империей и превращу Санкт-Петербург в новую Курляндию.

Вдохновленный подобной идеей Наполеон не без удовольствия посмотрел на свое отражение в окне, рассудив, что как только вернется в Париж, сразу велит отчеканить памятную медаль со своим профилем на фоне Кремля, канувшего в реку забвения.

***

Адовым выдалось для Лесюэра утро премьеры «Новой Трои». Известие о том, что император, а вместе с ним и все офицеры штаба, не почтят своим присутствием новой оперы, повергло композитора в уныние настолько беспросветное, отчего, в моменты помрачения, маэстро даже подумывал, не вскрыть ли ему вены.