Московский упырь

Друзьям не повезло с погодой: небо плотно затянули низкие сизые тучи, нудно истекавшие то ли дождем, то ли мокрым снегом, так что полозья саней с трудом пробивали себе дорогу. С горем пополам добравшись до Тулы, переодетые монахами парни заночевали на небольшом постоялом дворе, располагавшемся на самой окраине, близ крепостных стен. Гарнизон нес службу расхлябисто: на постоялый двор то и дело захаживали сторожевые стрельцы, долго сидели, судачили промеж собой, пили пиво и квас. Речи в большинстве своем вели злые – жаловались на недоплату жалованья да на то, что в связи с тревожным положением начальство запретило заниматься мелкой торговлишкой и промыслами.

«Этак скоро все к Самозванцу подадутся!» – послушав разговоры стражников, подивился Иван и осторожно поинтересовался, каким образом лучше добраться… гм… хотя бы до Кром бедным монасям.

– До Кром? – ухмыльнулся один из стрельцов – длинный мосластый мужичага. – К самозванному царю собрались, иноки?

– Что ты, что ты, окстись! – перекрестясь, замахал руками Иван. – Паломники мы во Святую землю.

– Паломники… – угрюмо протянул стрелец. – Ну, за нас хоть во Святой земле помолитесь, паломники… А под Кромы третьего дня отряд царев вышел – на помощь воеводам Голицыным. Ежели поспешите – догоните.

– Благодарствую, – выйдя из-за стола, Иван смиренно поклонился стрельцам и, еще раз осенив себя крестным знамением, пошел в людскую – будить своих.

Митрий уже поднялся и задумчиво смотрел в затянутое бычьим пузырем окно (что уж он там видел – Бог весть), а Прохор еще вовсю храпел, развалившись на широкой лавке и подложив под голову ветошь.

– Ну? – услыхав шаги, обернулся Митька.

Иван еле сдержал смех – парень и вправду сильно походил на монаха: смуглое худое лицо, длинные темно-русые пряди, только вот глаза смотрели вовсе не благостно.

– Стрельцы сказали – третьего дня отряд государев под Кромы отправился. Нам бы к ним пристать – все от разбойных людишек спасение.

– Третьего дня, говоришь? – Митрий почесал голову. – А догоним?

– Догоним, – засмеялся Иван. – Сам знаешь, как войска ходят – нога за ногу цепляется. Там постоят, тут пограбят, а где и девкам подолы задерут.

Разбудив Прохора, так порешили: идти за войском немедля. Расплатились за ночлег, попили поданного хозяином постоялого двора молока да, помолясь, вышли.

Серая, хорошо утоптанная дорога вилась меж заснеженных холмов, покрытых смешанным лесом, кое-где виднелись соломенные крыши деревенских изб. Кому принадлежали деревни, парни не знали, вовсе и не интересно это им было, гораздо больше интересовало другое – где бы переночевать, перекусить, обогреться?

В полдень остановились у леса, на опушке с черными следами кострищ. Развели костерок, натаяли в котелке снегу, разболтали муку с вяленым мясом. Не сказать, чтоб шибко наваристая получилась «болтушка», но ничего, есть можно. Приятели перекрестились и, присев на обрубки деревьев, достали ложки.

Оглушительный звук выстрела вдруг разорвал тишину. Насквозь прошибив котелок, пуля ударилась в старую, росшую рядом осину, в ней и застряла. Парни, не сговариваясь, кинулись в снег и поползли в разные стороны.

– Куда?! – ехидно осведомились из лесу… Нет, голоса уже звучали не в лесу, а здесь, рядом. Звучали с угрозой, неласково:

– А ну, подымайтеся, голуби! Монаси, мать ити.

Приказание тут же подкрепили делами – черная злая стрела, дрожа, вперилась в снег перед самым носом Ивана. Да уж, с такими аргументами не поспоришь. Что ж, поглядим, что за тати…

«Паломники» молча поднялись на ноги. Из леса на опушку уже вышли человек десять, а то и поболе, одетых довольно бедно – поношенные армячки, полушубки, овчины; на головах – треухи, а у кого и просто войлочные татарские шапки; только один – в сапогах, остальные – в лаптях с онучами либо в кожаных постолах-поршнях. Тот, что в сапогах, – дюжий мужичага с растрепанной пегой бородищей и недобрым взглядом – держал в руках дешевую фитильную пищаль, фитиль, кстати, тлел, а курок был на взводе. Остальные никаких самопалов при себе не имели, зато почти у каждого торчал из-за спины лук. Ни саблей, ни палашей Иван тоже не заметил, одни ножи, правда – увесистые, длинные… Ну, попали… Впрочем, не так уж и много этих разбойничков. И луки они зря убрали, зря. Самый опасный, конечно, тот, что с пищалью… Вот к нему и подойти, подобраться.

– Что ж вы творите, люди добрые? – раскинув в стороны руки, Иван шагнул к пищальнику. – Бедных монасей изобидели! Не по-христиански то, не по-христиански.

– Стоять! – качнув ружьем, жестко приказал главарь и, бросив взгляд на своих татей, жутко оскалился. – Я же сказал – луки не убирать!

– Так ить их всего трое, Крыжал!

Крыжал… Интересное имечко. Наверное, от польского слова «крыж» – крест. Они что, поляки? Нет, не похоже, да и откуда здесь взяться полякам? Хотя… Путивль и Кромы на так далеко, а самозванцу сильно помогают поляки. Целые отряды у него. Правда, говорят, то не короля Жигимонта рати, а бояр его. Чудно – бояре польские (магнаты называются) сами по себе войска держат и куда хошь отправляют. Чудно.