Читаем Московский Ришелье. Федор Никитич полностью

Но почему сам святой Сергий любил эту икону Николы Ростовского и, как говорит предание, не расставался с ней? Кто ответит? Можно ли угадать тайные движения души, тем более святого? И какая сила в лице! Филарет вспомнил, что ещё в молодые годы Сергий поселился в непроходимом лесу и соорудил сам себе избу для одинокого бытия. «Мудрость бывает от Бога, а не от рождения, — думал Филарет. — Ты, Сергий, знал, что только в одиночестве человек может победить себя и свои страсти. Не оттого ли у тебя такой странный взгляд — взгляд человека, который учил полагаться на свои силы и помощь от Бога? Лицо у тебя коричневое, как у крестьянина, но родом ты боярин. В крещении наречён Варфоломеем, в пострижении Сергием. Рождённый в Ростове от благочестивых родителей, ты оказался в Радонеже, где твоя семья нашла пристанище от бед. Твои родители всю жизнь несли тяжкое бремя этих бед, и ты видел одни лишь страдания. Не оттого ли ещё в отрочестве был устремлён к монашескому житию?»

Филарет вспомнил, что в монастырь ушла вся семья Варфоломея. После него постриглись мать, отец, брат. Была, значит, на то воля Божья. Филарет подумал о своём роде — Захарьиных-Романовых. У них не было монахов, не было, сколько он помнил, и усердного молитвенного служения Богу.

Сейчас, стоя перед иконой святого Николы Ростовского, свободный от суетных забот, Филарет, наверно, впервые в жизни проникновенно задумался о том, каким благом для Руси были молитвенники-монахи. Своей верой они крепили державную силу земли русской, поддерживали надежды несчастных и обездоленных. Что давало силу этим подвижникам духа? Воля к подвигу духовного служения? Но что может один человек, ежели в душе его нет Бога, чьё присутствие столь благодетельно на земле? Не Богом ли насевается в души людские и благодетельная вера православная?

Филарет слышал, но не был уверен, что предки его вышли из Неметчины. Сам же он чувствовал себя сыном русской земли, и ему хотелось думать, что не было его вины в том, что он не прикипел душой к суровому северному краю, где судьба свела его с игуменом, что Сийский монастырь не оставил в нём добрых воспоминаний. Неволя есть неволя. «Прости мне мою невольную вину, святой Сергий, и дай мне силы в предстоящей трудной жизни».

Всю дорогу до своих костромских владений Филарет творил молитвы, благодарил Господа за то, что даровал ему эти минуты душевного просветления. Едва показались знакомые поля и лесные угодья, он не сумел сдержать слёз. Но слёз своих он не стыдился. Родные с детства места. Красота такая, что не наглядеться, и воздух такой, что не надышаться.

Когда Филарет полюбовался окрестностями реки Костромы, поднялся на взгорье, где был расположен монастырь, и осмотрел отведённые ему покои, его охватило благостное чувство. Он понял, что нельзя было и желать лучшего. Добротно обустроенные покои привилегированного монастыря, основанного некогда предком Годунова мурзой Чётом, были просторными и светлыми. Выйдешь на крыльцо — слышно, как плещется Кострома. Недалеко его наследственное село Домнино, а далее починок Кисели. Эти милые сердцу картины часто возникали перед ним в изгнании, словно райские видения. Теперь к радости возвращения примешивалось ещё и чувство, в котором ему не хотелось бы себе признаваться. Это было чувство мстительного удовлетворения оттого, что Бог покарал его мучителя Бориса. Знаком судьбы было и то, что эти палаты помещались ныне в величавых стенах, возведённых предком Годунова. Свершилось-таки возмездие над кровавым Борисом. Да будет благословенен Бог во веки веков.

Всю жизнь верил Филарет, что Господь всё устраивает к лучшему. Перемену в своей судьбе он объяснял благим промыслом. О самозваном царе старался не думать. Видел от него ласку да внимание, ну и добро. Люди благословляют его за доброту и благодарят Бога, что избыли тирана, царя Бориса. Сам он, Филарет, о том молчит: слишком много тревожных вопросов поднимется из прошлого.

Будучи человеком основательным и положительным, Филарет не любил сомнений. Может быть, и не след доискиваться истины? В жизни да и в нём самом всё переменилось. Тот, кто сидел на троне, ничем, казалось, не напоминал холопа по имени Юшка, что служил у брата на конюшне: величие в глазах, благосклонная речь и та особая манера держаться, что бывает у особ, отмеченных высокой судьбой. Ну а коли то царь не природный, надлежит ли о том не токмо говорить, но и думать особо?

Значит, судьба была сыну боярскому Юшке Отрепьеву принять царский венец. Может, и видение ему какое было, потому как с достоинством исполнил он боярскую волю. И указов Борисовых не испугался: я-де воззвание к дворянам составлю. А получат воззвание — как им пойти против царя природного! И ведь доказал свою правоту: в одном имени царевича Димитрия было больше силы, чем во всех Борисовых указах. Дерзнул к самому патриарху честь держать великую...

Перейти на страницу:

Похожие книги