Московский Ришелье. Федор Никитич

Михаил — младший брат Фёдора Никитича. Он в чине окольничего. По долгу службы часто бывает во дворце, на царских выходах и трапезах. Его привечает сам царь Борис. Михаил доволен своей службой, и братья часто узнают от него последние новости: о чём вели речь за царским столом, есть ли какие-либо перемены, какие новости донесла молва до царских палат... Обычно Михаил после службы заходил в покои старшего брата, но ныне он прошёл прямо в трапезную.

Вся родня была в сборе. Но чем они так озабочены? Весёлому, беспечному Михаилу эта озабоченность показалась подозрительной. Он остановил взгляд на Фёдоре и подумал, что не зря говорится: «Хозяин невесел — и гости нерадостны».

Молчал, поглаживая бороду, Фёдор Никитич. Бороздили лоб думы тревожные. Или в палате жарко натоплено, или хозяина в жар бросило от опасливых догадок, только рука его распахнула полу ферязи, открывая рубаху из заморского полотна, белизну которой радостно оттеняет красное сукно ферязи. Затем также машинально Фёдор забрал в кулак бороду. Младший брат что-то сказал ему, но он не слышал.

Позже, когда случилась беда, поведал он, будто привиделось ему в Ту минуту, что стоит он на клиросе, и люди кругом все в чёрном, будто монахи, и кто-то говорит ему: «Монах, монах».

Очнувшись, он услышал, как брат Михаил заметил ему:

   — Ты что же это, брат, невесел сидишь, точно монах? Ты, Фёдор, ещё заздравную не пил. Печаловаться после будешь...

Он налил в серебряную чашу брата рейнского, и они вместе со всеми выпили заздравную.

Младший Михаил — любимый брат Фёдора. Они и похожи между собой больше остальных братьев. Оба большеглазые, цыгановатые, с продолговатыми овалами лиц. В честь Михаила Фёдор и сына своего нарёк.

Вот он подсел к брату-«монаху».

   — Слышь, брат, явится холоп Юшка — не вели отворять ему ворота... Отправь его назад к матери.

Он подозвал дворецкого и передал ему распоряжение хозяина, потому что сам Фёдор Никитич молчал, словно ещё не пришёл в себя. Дворецкий почтительно выслушал повеление. Он был в такой же ферязи, что и бояре, только сукно на ней поплоше и не шито золотом.

Гости вскинули глаза на Михаила Никитича. За что попал в немилость к нему Юшка? Сам взял его в свою свиту и нахвалиться не мог: разумен-де и в грамоте горазд. Брал его с собой на царские трапезы, хвастался, что Юшка умеет с достоинством вести беседу с самим патриархом. Замечен был самим царём: «Кто сей проворный молодец?» Бывал зван к столу Василием Щелкаловым, именитым главой Посольского приказа. Привечали его и в доме Басмановых. А в минувшем месяце Никитич-младший особо хвалил Юшку за храбрость при отражении набега стрельцов на подворье Фёдора Никитича.

Михаил Никитич читал на лицах гостей эти немые вопросы, да не охоч он был вести на пиру важные разговоры. Всему своё время...

Смутен, озабочен Фёдор Никитич: жена опечалила его своим рассказом о царице Марье... Теперь вот брат. Нехотя пил он заздравную и смотрел на Михаила. Никогда прежде не распоряжался брат на его подворье и тоже смутен лицом.

   — Ты, брат, речи-то до конца веди... — произнёс Фёдор, следя глазами за Михаилом.

Ксения Ивановна подкладывала своему деверю кушанья на блюдо и строго смотрела на мужа: не велела ему более спрашивать. Она первая догадалась, чем озабочен Михаил Никитич. Перед глазами так и стоит злое лицо царицы Марьи. Видно, до царя дошли нелепые речи Юшки. Но боярыня Ксения не знала всего. Юшка-то по наущению дьявола сильно дерзок стал. Многие в свите Михаила слышали, как Юшка сказал, когда приближались к царским хоромам: «Всё это мне по праву принадлежит». А когда на праздник шли поклониться царским гробам, Юшка произнёс возле могилы Ивана III: «Душа трепещет, когда я приближаюсь ко гробам моих славных предков. Я чувствую, как их державная кровь струится в моих жилах... Они ждут, владыки земли Русской, чтобы я отвоевал наследный трон». Его слушали с насмешкой, как слушают скоморохов, и, видимо, довели те речи до царя Бориса.

   — Ты волен привечать своего скомороха особо, — сказал Михаил Фёдору. — А я велел отставить его и не показываться мне на глаза, дабы обо мне не говорили: «Не сумел с доброй славой прожить и верно государю служить».

Фёдору было горько слушать брата, и весь он как-то сник. А прежде какая удаль молодецкая была в его быстром взгляде... Осторожный Иван Никитич советовал ему: «Не гордись своими удачами. Счастье переменчиво...»

Помолчав, Фёдор произнёс:

   — Обсуждать твои слова излишне. Наш дом всегда честно служил величию трона русского. Кто посмеет открыто высказать нам ненависть и угрозы? А злые люди всегда были також и среди вельмож. Помнишь, как незабвенной памяти отец наш Никита Романович говаривал: «Зло надо перетерпеть, ибо зло найдёт погибель в себе самом. Всё в воле Божией».

   — Будем жить, как можется, коли нельзя, как хочется, — вставил своё словечко Иван Никитич. — Тебе зло творят, а ты умом его одолей.

Несчастный калека, он всегда оберегал своих братьев и был им за няньку.