Московский процесс (Часть 2)

Сложившаяся на базе лжи и предательства да еще и воспитанная на такой пропаганде, американская «элита» была естественным союзником СССР задолго до начала «детанта». В США, в отличие от Европы, основой послужили не столько идеологические симпатии — подавляющее большинство американских «интеллектуалов» и понятия не имело о том, что такое коммунистическая идеология, даже те, кто гордо именовал себя марксистом, — сколько «оппозиционность» по отношению к своему правительству. Война во Вьетнаме, хотя она по сути ничем не отличалась от войны в Корее всего за полтора-два десятилетия до того, послужила катализатором этих настроений в обществе. Как ни парадоксально это звучит, Америка конца 60-х — начала 70-х была просоветской, потому что стала антиамериканской: раздутая левой «элитой» антивоенная истерия, доходящая до паранойи, расколола страну, сделав антиамериканские настроения более распространенными, чем в Европе. Но если «элите» эта истерия была необходима для самоутверждения, для захвата господствующих позиций в обществе, то миллионы молодых американцев, как библейское стадо свиней, в коих вселились бесы, устремились туда же из чистого конформизма. Марихуана, рок, вечно раскрытые рты, незамутненные глаза, сияющие идиотским энтузиазмом, и «протест». «Бунт» стал модой, такой же обязательной для «успеха», какой потом стали утренние пробежки, экология, одержимость здоровьем.

Для всего же остального мира это была катастрофа: он не просто остался без лидера — это бы еще куда ни шло, — но оказался этим лидерам предан.

6. Мирное наступление

Конечно, все это происходило не без советской «помощи» и уж тем более не ускользнуло от их внимания. Как сама война в Юго-Восточной Азии, так и антивоенная истерия подогревались и поддерживались Москвой, а успех и в том, и в другом показывал, что настала пора решительных действий. Предложенная европейской социал-демократией игра в «детант» пришлась, таким образом, очень кстати: не оставалось практически никаких препятствий на пути советского «мирного наступления». Как сказал Брежнев, запуская свою «Программу мира» на XXIV съезде КПСС в марте 1971 года:

«Соотношение сил на мировой арене сместилось в сторону сил социализма».

Нужно, однако, помнить, что в коммунистической новоречи «мир» означал вовсе не то, что под этим словом обычно понимают нормальные люди, а всего лишь победу коммунизма во всем мире. Документы ЦК не оставляют сомнения в том, что «классовый характер внешней политики СССР» ничуть не изменился в период «детанта», который, по их замыслу «является формой классовой борьбы, направленной на укрепление мирового социализма, международного коммунистического, рабочего и национально-освободительного движения, всего антиимпериалистического фронта».

Вопреки расхожему мнению, чисто военная победа над «классовым противником» никогда не расценивалась в Москве как предпочтительная. Доктрина требовала «освобождения человечества от оков капитализма» в процессе «классовой борьбы», а не в процессе ядерного уничтожения. Она предполагала революции и даже революционные войны, но такие, в результате которых к власти приходит «победивший пролетариат», т ё. их пятая колонна. Да и с чисто прагматической точки зрения, если им что-то и было нужно от Запада к началу 70-х, так это промышленный потенциал, а не бескрайние просторы обугленной земли. «Освобождение», таким образом, должно было начинаться местными силами, «друзьями», а победоносная советская армия могла лишь блестяще завершить его, придя на помощь братьям по классу.

Соответственно, целью советской внешней политики всегда было «укрепление позиций мирового социализма, создание благоприятных возможностей для деятельности международного коммунистического, рабочего, национально-освободительного движения». А основным объектом вожделений всегда была Европа с ее промышленной базой. Строго говоря, большевистская революция в России произошла по ошибке: по замыслу Ленина (а тем более Маркса), ей полагалось произойти в индустриально развитых странах Европы, что и обеспечило бы базу для последующей победы социализма во всем мире. Даже устраивая свою революцию в Петербурге, Ленин на самом деле пытался всего лишь ускорить ее в Европе, но просчитался. Рабочие волнения в Германии, Италии, Франции до революции не дотянули, а Красная армия застряла под Варшавой. Так и осталась Россия строить социализм «в одной отдельно взятой стране».