Московский процесс (Часть 1)

Затем, после снятия Хрущева, волна спала на какое-то время и опять возникла в конце 1968 — начале 1969 годов. Во всяком случае, целый ряд наших друзей попал в психушки в этот период.

Более того, легко было вычислить причину, по которой эти «волны» возникали: с одной стороны, рост недовольства, протестов, с другой нежелание увеличивать видимые репрессии, нести «внешние издержки» в периоды «детанта». Словом, все было логично, все совпадало, но — оставалось лишь догадкой. Версия о том, что политбюро, не разбираясь в психиатрии, просто «верило врачам», оставалась неопровергнутой. И что мне было делать, если документов не найдется? Их и вообще могло не существовать, так же, как и документов об «окончательном решении» еврейского вопроса не было найдено в архивах Третьего Рейха.

Однако то, что я нашел в конце концов, превзошло мои ожидания. Для начала, не все было просто с нашим делом 1967 года. 27 января, т. е. буквально на следующий день после завершения наших арестов, тогдашний глава КГБ Семичастный и генеральный прокурор Руденко докладывали политбюро о том, что они предлагают с нами делать.

«В результате сложилась группа лиц в количестве 35–40 человек, которые осуществляют свою политически вредную деятельность путем изготовления и распространения антисоветской литературы, а также организации различного рода манифестаций и сборищ. Участники этой группы апеллируют к западной прессе, которая печатает изготовленные ими материалы, пытаясь распространить их на территории Советского Союза».

Описав довольно подробно наши действия и перечислив наши фамилии, а также фамилии тех, кто, по их мнению, нас «подстрекает», они как бы между прочим пишут:

«Следует отметить, что некоторые из этих лиц страдают психическими заболеваниями».

И далее:

«Документируется также враждебная деятельность ранее привлекавшихся к уголовной ответственности и освобожденных в связи с психическими заболеваниями ГРИГОРЕНКО П. Г., 1907 года рождения, бывшего генерал-майора Советской Армии, и ВОЛЬПИНА А. С., 1924 года рождения».

Затем следует более или менее обычный перечень пропагандистских и профилактических мер:

«Считая, что привлечение к уголовной ответственности указанных лиц вызовет определенную реакцию внутри страны и за рубежом, полагали бы целесообразным поручить Отделу пропаганды ЦК и МГК КПСС провести необходимую разъяснительную работу, включая выступления партийных работников, авторитетных пропагандистов, руководящих работников прокуратуры и госбезопасности на предприятиях, учреждениях и особенно среди студенческой молодежи.

Комитет госбезопасности и Прокуратура СССР со своей стороны имеют в виду провести профилактические мероприятия по месту работы и учебы лиц, допускающих антиобщественные проявления по своей политической незрелости и недостатку жизненного опыта.

Одновременно с этим представляется целесообразным подготовить в газету “Известия” развернутое сообщение с разъяснением принимаемых мер, а также поручить МИД СССР, КГБ и Прокуратуре информировать наши инопредставительства за рубежом».

Создается впечатление, что КГБ и прокуратура больше всего опасались вызвать такую же бурную реакцию в мире, какую только за год до этого вызвал суд над Синявским и Даниэлем. Похоже, они склонялись, в основном, к применению «психиатрического метода» — по крайней мере, в отношении «некоторых лиц, страдающих психическими заболеваниями». Но — вот чудеса! политбюро с ними не согласилось.

«1. Вопрос с рассмотрения снять.

2. Поручить т.т. Суслову М. Л., Пельше А. Я., Семичастному В. Е. продумать вопросы с учетом обмена мнениями на заседании Политбюро и, если будет необходимо, внести их в ЦК (в том числе об ответственности авторов за передачу рукописей для издания за границей /…/ и др.)»

Более того, никаких новых решений политбюро на эту тему не последовало, а через четыре месяца Семичастный был снят, и его место занял Андропов, присутствовавший на заседании в феврале. А еще через несколько месяцев мы все были осуждены и — ни один из нас не был признан невменяемым.

Остаётся только гадать, что же все-таки произошло на заседании политбюро? В чем же не согласились партийные вожди с мнением юристов? Единственное объяснение, какое приходит мне в голову, — это их несогласие с мягкостью предложенных мер. Легко представляю себе Суслова, говорящего:

— Что же это получается, товарищи? Выходит, мы испугались буржуазной пропаганды? Получается, что они выиграли дело Синявского-Даниэля, и мы не решаемся наказывать по всей строгости закона тех, кто последовал по их стопам, печатает свою клевету за границей?

Весьма вероятно также, что Суслов давно хотел снять Семичастного, оставшегося на посту главы КГБ с хрущевских времен, и заменить его своим протеже Андроповым. Но, как бы то ни было (а до конца мы теперь этого, видимо, никогда не узнаем), «психиатрические меры» одобрения явно не получили. Какое-то время после Хрущева они, надо полагать, считались слишком мягкими, слишком большой уступкой Западу.