Московский полет

Банда заржала, и сразу несколько ударов по голове сбили Горация с ног, а затем трое или четверо парней стали заталкивать его лицом промеж ног этой девки.

– Нюхай, б…! Нюхай! – ржали они. – А то кастрируем на х…!

– Ребята! – орал я в это же время по-русски, плача и снова пробиваясь в их круг – Ребята, не надо!!!

И опять та же рука культуриста схватила меня, но теперь уже за волосы.

– Ты! Хмырь! – презрительно сказал этот культурист, над его верхней губой был первый молодой пушок – Куда ты лезешь? Тут американцев бьют. Тебе-то что?

– Я американец, – сказал я, чувствуя у себя на голове его тяжелую руку, одним движением которой он мог легко сломать мне шею.

– Чи-и-во? – произнес он презрительно, не поверив. – Американец он! Брысь отсюда! Последний раз тебе говорю, понял?

– Я американец! – выкрикнул я в истерике, ужасаясь тому, что он со мной сейчас сделает.

Но он аккуратно повернул меня и дернул за волосы прочь от себя с такой силой, что мое тело снарядом полетело прямо на мусорную тумбу.

Я грохнулся об эту тумбу грудью, опрокинул ее и на вывалившемся из нее мусоре – каких-то арбузных корках, мокрых газетах и прочем дерьме – заскользил с тротуара на мостовую, прямо под колеса летящих по шоссе машин.

А жуткий скрип тормозов заставил меня еще сильней вжаться в землю и рефлекторно закрыть голову руками.

Потом наступила мертвая тишина. Я осторожно поднял голову: прямо надо мной, ну, буквально в трех сантиметрах от головы, был круглый чугунный передний мост какого-то грузовика. Еще доля секунды – и этот чугун вмял бы в асфальт сначала мой череп, а потом позвоночник. Я скосил глаза через плечо: передний бампер этого грузовика был у меня где-то над спиной.

Тут, справа от себя, я услышал скрип дверцы кабины, стук ботинок водителя о подножку и его быстрые шаги в обход передка машины. А рядом с собой, у правого колеса грузовика, я увидел половину раздавленной винной бутылки из темного стекла и с острыми краями.

И вдруг моя правая рука сама потянулась к этой бутылке, зажала ее горлышко, и я, тая свое оружие, медленно выполз из-под машины, поднялся на ноги и обернулся к банде, застывшей над Горацием, Питером и Дайаной.

Смерть все-таки самая великая актриса в мире, даже ее приближение заставило их всех замереть в тот миг, когда надо мной так дико заскрипели тормоза грузовика.

Но пока они приходили в себя от изумления по поводу моего спасения, я уже нашел взглядом того культуриста с детским пушком над верхней губой.

– Fuck your mother f… твою мать]! – закричал я почему-то по-английски и, чувствуя себя маленьким снарядом с острой бутылочной боеголовкой, ринулся на своего убийцу.

Я не знаю, каким чудом он увернулся от меня. Впрочем, какое тут чудо? Просто ему было двадцать лет, а мне – пятьдесят, вот и все. Но, как бы то ни было, он увернулся от меня, а я, держа в руке горлышко разбитой бутылки, пробежал по инерции через круг расступившейся банды и с разбегу ткнулся всем телом в серую таксишную «Волгу», в которой двое парней на заднем сиденье еще удерживали Дайану.

– Вон! Вон отсюда! – дико крикнул я им и через опущенные стекла передней дверцы стал тыкать в них этой разбитой бутылкой. – Убью на х…! Вон! Отпустите ее! Fuck you all!

Они отшатывались, закрываясь от меня обморочно-белой Дайаной, а позади меня – я услышал это каким-то седьмым, звериным чутьем – уже подступали ко мне парни с солдатскими ремнями и засвинцованными пряжками. Я истерически повернулся к ним: – Хай!

Скорее всего, я был в этот момент похож на маленького зверька, оскалившегося в момент последней смертельной опасности и выставившего перед собой единственное оружие.

Но что была эта разбитая бутылка против их длинных ремней с тяжелыми пряжками? Я уже видел веселые лица молодых подмосковных волков. Они шли на меня не спеша, покачивая висящими у самой земли пряжками, дыша водочным перегаром. Кто они были, «люберы», «мытищинцы» или еще какая-нибудь банда, я не знаю.

– Атас! – вдруг раздался за их спинами голос той самой девки, которая плюнула Горацию в лицо. – Атас! Солдаты! Они оглянулись через плечо, и я посмотрел туда же.

Из грузовика, который чуть не задавил меня, из его крытого брезентом кузова, выпрыгивали, грохоча ботинками, солдаты и быстро строились в ударный кулак – в каре. В руках у них не было ничего, никакого оружия – это не были войска спецназа, это были те солдаты, которых по ночам стягивали сейчас в Москву. Но они тоже снимали с себя брезентовые пояса с тяжелыми пряжками. А в тылу этого грузовика остановился еще один такой же, крытый брезентом, а за ним – еще один, и я увидел, что это целая колонна подтягивается сюда по темному шоссе.

При виде этой колонны банда бросилась врассыпную – быстро, почти мгновенно истаяв в темноте завокзальных железнодорожных путей и переулков. Даже парни, которые держали Дайану, успели удрать из машины, Я бессильно, как куль, сполз спиной по «Волге» и сел на грязный асфальт. А из открывшейся дверцы машины выпала Дайана. Но у меня не было сил поддержать ее, мои руки дрожали, и зубы стучали, как в лихорадке.