Московский полет

– Ну! – небритый мужик-приемщик требовательно протянул руку через низкий, как ступенька, барьер. Я поставил чемодан на этот барьер, протянул ему рубль. – А мелочи нет? – сказал мужик недовольно. – Возьми рубль! – попросил я, считая, что за рубль мой чемодан будет в большей сохранности. – У меня сдачи нету всем с рубля давать! – Не надо сдачи, возьми рубль,– повторил я негромко. – Еще чо! – возмутился он, достал из-под стойки грязную тарелку мелочи и отсчитал мне сдачу – ровно 95 копеек. Потом бельевой прищепкой прицепил к ручке моего чемодана картонку с цифрой 311, выдал мне талончик-квитанцию и поволок мой чемодан в глубину камеры хранения. Я почти с ужасом смотрел ему вслед, словно от меня оторвали ребенка и уводят в сиротный дом. Господи, подумал я, а ведь этот фильм старше моей дочки ровно вдвое!…

И хотя меня отталкивала от барьера какая-то тетка с узлами, а за ней напирала очередь человек в тридцать, я все стоял у приемного окна, следя, куда этот мужик несет мой чемодан. И только убедившись, что он поставил его на нижнюю полку, в гнездо с цифрой 311, и, успокоившись, я пошел искать кассы для депутатов Верховного Совета и Героев Социалистического Труда.

Тут я должен прерваться для уточнения стилистических нюансов. Потому что стандартные глаголы типа «пошел», «вышел», «поднялся по лестнице», «стоял в очереди» и т.п., которые на Западе означают естественное человеческое перемещение в пространстве, – эти глаголы наполнены в СССР и особенно на русских железнодорожных вокзалах совершенно иным, куда более многозначным содержанием. Я думаю, что некое представление о советской емкости этих глаголов может дать читателю, скажем, кинохроника времен американской депрессии, когда тысячные толпы людей штурмовали банки в надежде спасти свои деньги. Вот если вы представите себе, что внутри этих остервенелых толп вам нужно «пойти», «подняться по лестнице», «подождать», «пересечь» и т.д., вы приблизитесь к русскому пониманию этих глаголов. Касс для депутатов и героев труда я не нашел, а ведь раньше были, я хорошо помню! Но зато я нашел зал с кассами для военнослужащих и тут же услышал, что и здесь никаких билетов на Москву нет, даже для старших офицеров.

Положение становилось критическим. Конечно, вспомнил я, можно уехать в Москву и без билета – дать взятку проводнику вагона, и он найдет мне место. Но в моей ситуации ехать в Москву без билета было опасно: при первой же проверке билетов могут потребовать документы, а у меня при себе только водительские права штата Массачусетс и в чемодане – запрещенный кинофильм.

Я растерянно огляделся. В противоположной стороне зала, за стеклянным окошком с надписью «Старший дежурный» сидела пожилая дама партийного вида, удивительно похожая на золотозубую директоршу московской школы – такое же непроницаемое лицо в броне косметики, хала на голове и развернутые плечи, на которых к тому же красовались майорские погоны. Но это был мой последний шанс, я рискнул. Нащупав в сумке коробочку косметики я развязной походкой советского киношника подошел к окошку этой майорши.

– Добрый вечер, я с «Мосфильма»! Надеюсь, вы видели мои фильмы «Юнга торпедного катера», «Кавказская любовь» и другие. Завтра утром у меня съемка в Москве, а билета нет. Помогите, сниму в главной роли!

– Я свои роли уже сыграла, – сказала она каменным голосом. Я понял по ее тону, что совать ей косметику нельзя.

– Дочку сниму в главной роли! – сказал я в отчаянии. – У вас есть дочка?

– Идите в кассу, сейчас дадут сведения на проходящий поезд «Мурманск – Москва».

– Спасибо! – я, окрыленный, побежал назад, к кассе, восхищаясь сам собой. Все-таки в этой стране даже бабы в майорских погонах не могут мне отказать! What a country!

Описывать еще одну давку – уже в офицерской очереди, возбужденной появлением билетов, – не стану, это выше моих литературных способностей. Как написал недавно один советский археолог, человечеству понадобилось сорок тысяч лет, чтобы от варварства прийти к современной цивилизации, но человеку нужно всего несколько минут, чтобы снова стать варваром. Он, этот археолог, проверил этот тезис доподлинно: он двадцать лет изучал первобытных людей по осколкам их посуды и наскальным рисункам, а потом наступил 1937 год, и КГБ бросил этого археолога в сибирский лагерь, к уголовникам. И там этот ученый сразу нашел то, что искал столько лет – первобытное общество в полном и натуральном объеме: то же деление на касты, убийство стариков и больных, вождизм, татуировки, примитивный сленг и т.д.