Московская плоть

Внука диалог зацепил, но в этот момент к приват-руму провели двух молоденьких филиппинок в изысканных терно с рукавами-бабочками на смуглых миниатюрных телах. И мысль его улетела в другую сторону. Изабель Прейслер, известная больше как экс-супруга Хулио Иглесиаса, по происхождению филиппинка, внесла терно в обязательный список нарядов модниц всего мира. И Внук находил это правильным. Его очень тяготила невозможность выезда за пределы Москвы и отсутствие вследствие этого новых впечатлений и новых стилистических решений в окружающем его пространстве. Но такова была плата. Хотя мегаполис в его нынешнем виде предоставлял практически все, что раньше можно было получить только за его пределами.

Подоспевший культовый московский ресторатор лично уведомил Внука, что кушать подано, и сопроводил в приват-рум, откуда тот вернулся через короткое время, прикладывая ко рту безупречной белизны платок тончайшего мадаполама. После чего оттуда вытолкали и увели в недра заведения трясущихся полуобморочных филиппинок.

Дальнейший Внуков расклад на этот день, а также на всю его дальнейшую жизнь определил раздавшийся в кармане звонок айфона. Он выслушал сообщение стоя. С его лица разом слетела мина сноба и пофигиста, он побелел, как сугроб за окном, и обессиленно опустился в кресло. Его трясло, как в детстве, когда он узнал о собственной смерти. Не понимал, что ему следует предпринять. Не мог сдвинуться с места. Действительность навалилась тяжелой погребальной плитой и придавила его, как мышонка.

12

В понедельник после полудня реанимобиль выкатился из ворот особняка в Горках и двинулся в сторону Лосиного Острова. Сидящие в нем два доктора вели себя тихо и только украдкой крестились на храмы, попадавшиеся им по дороге. Тот, что сидел рядом с водителем, не выдержав напряжения, опустил окно и закурил. Водитель косился на него удивленно. Ехали не торопясь, не нервируя мигалкой и сиреной других участников движения. Те пугались и психовали еще больше от вида назойливо волочащейся на хвосте, не спешащей никому на помощь «скорой».

Навстречу понеслись кавалькада за кавалькадой с мигалками, и реанимобиль надолго оказался прижатым к обочине. Молчание становилось напряженным, возникший энергетический сгусток грозил разрывом аорты или инсультом. Отсутствие динамики требовало хоть какой-нибудь компенсации в доступной форме.

– Пересядешь ко мне? – ненатурально откашлявшись, спросил бритый доктор из салона реанимобиля, не узнавая собственного голоса.

Воссоединившись, они едва находили слова, да и те неохотно слетали с языка.

– Знобит, – сказал Бритый, поскребывая пальцами кадык.

Седой нагнулся к чемоданчику и достал флягу. Отпили по глотку.

– Мы им кто – попки? Мартышки на веревочке? – озвучил внутренний монолог Седой.

Они выпили еще по глотку. Помолчали.

– Вот что я тебе скажу… Ты когда-нибудь держал в руках… столько? За одну свою профессорскую закорючку… Что ты дергаешься? Бумагу видел? Нет, ты скажи, ты бумагу видел? Отказ! – вдруг забалаболил Бритый. – И деньги не через холуев сунули, а вручили, как полагается, как нормальный гонорар. Целовали даже. Долго и торжественно, как в былые времена лидеров соцлагеря. – Бритый в силу профессии понимал причину своего речевого недержания и ждал, когда попустит. – Правда, тогда в губы целовали. Взасос. Тебя что-то беспокоит?

– Меня все беспокоит!!! – неожиданно сорвался Седой. – Я себя плохо чувствую! Точнее, я себя вообще не чувствую… – Он как-то сник и стал смотреть в окно, почесывая шею под колючим воротом шерстяного свитера.

В зеркале заднего вида отразились испуганные глаза водителя.

13

Вернувшись с обеденного перерыва, Машенька погрузилась в работу, не замечая торжества в переглядках коллег. Она твердо решила, что больше не станет реагировать на их подколки. Она вытравит из своего сознания комплекс жертвы. Девицам и правда быстро наскучили подначки, остававшиеся без ответной реакции. К тому же их внутренние кобры были сыты сегодняшней удачной подставой в паркинге. В помещении слышался только дробный стук клавиш и мерный гул оргтехники.

Неожиданно в сумочке Маши зазвонил телефон.

– Умер? Не плачь, я сейчас приеду. Ты где? Ах нет, у меня же машина разбита, увезли… Ты где? – Она старалась говорить спокойно и ласково. Ее очень обеспокоило состояние Уара. – Ты сам за руль сесть можешь? Вели охране довезти тебя до моей работы, а дальше я сяду за руль.

Закончив разговор, Маша стала собираться. Девицы, услышав, что кто-то умер, не решились высказывать замечаний по поводу того, что рабочий день еще в самом разгаре. Маша зашла к начальнице и уведомила ее, что вынуждена уйти. Начальница от такой наглости подавилась словами, и Марья Моревна вышла из ее кабинета, не дожидаясь начальственного вердикта. Она переобулась в сапоги (в офисе дозволялось ходить только в туфлях), облачилась в свою немаркую дубленку, надела сумку «по-почтальонски», через грудь, и пошла к лифту. Девицы сорвались со своих мест и прильнули к окнам. Уж очень не вязался с образом их сиротки-коллеги императив в брошенной ею фразе об охране.