Москит (том II)

Я сгрёб все попавшиеся на глаза бумаги и уже двинулся на выход, когда некое наитие заставило присмотреться к подопытному повнимательней. Кожа болезненно обтянула худое лицо, исказив его практически до неузнаваемости, но…

Матерь божья! Это был Платон!

Узнавание приморозило меня к месту, более того — показалось вдруг, будто аспирант пребывает в сознании и смотрит на меня. Именно на меня, а не куда-либо ещё!

В коридоре послышался звук шагов, и я подскочил к двери, но тревога оказалась напрасной: прибежал Родион.

— Ты где пропал? — зашипел он на меня. — Всё готово, ждём только тебя!

— Сколько человек набралось?

— Двадцать три. Надо уходить!

Я вышел в коридор и указал ему на распахнутые двери.

— Там Глеб и ещё один наш. Надо их забрать.

— А дальше?

— А дальше — прорвёмся. — Я поднял руку и между пальцами проскочила сияющая нить электрического разряда. — Это беру на себя. И я контролирую время, у нас ещё есть восемь минут. Иди!

Перовский глянул мне через плечо, судорожно сглотнул и убежал к лестнице.

Другое крыло. Ещё оставалось второе крыло. Стоило бы поспешить и незамедлительно проверить те палаты, но я не мог просто взять и уйти отсюда. Очень хотел, только не мог.

Вернулся в надежде, что всё рассудил правильно и не совершаю чудовищной ошибки, не лишаю Платона шанса на спасение и не лишаю шансов на спасение нас самих.

А ну как активирую своим необдуманным вмешательством сигнализацию?

Но, чёрт возьми, я просто не мог тут его оставить!

— Прости, — шепнул я и, боясь потерять решимость и передумать, резким движением вогнал половинку ножниц в выпученный глаз Платона. Вытягивать не стал, сразу развернулся и бросился на выход. За спиной замигали разноцветные лампочки, запищали аппараты.

Восемь минут превратились в пшик!

Из палаты уже вынесли Глеба, а со вторым пленным вышла заминка и, пробегая мимо, я резко бросил:

— Да выдёргивайте вы капельницу! Живее! — а сам метнулся в другое крыло.

Одна палата там пустовала, в двух лежали под капельницами пленные с полным набором конечностей, в оставшихся трёх обнаружились обрубки, существование в которых поддерживалось исключительно системой жизнеобеспечения. Следовало прекратить их мучения, но я не смог заставить себя сделать это, а сдуру сунувшийся за мной дядя Миша выскочил в коридор как ошпаренный.

— Надо уходить! — позвал он меня. — Перовский ждать не станет!

— Иду! — отозвался я и рванул к лестнице, на бегу приматывая к себе бумаги. Не знаю, что за эксперименты тут проводили нихонские изуверы, но информация о них точно на вес золота, только бы не разлетелись листы, только бы ничего потерять…

Успел спуститься как раз вовремя. У входной двери уже собралась толпа, и какой-то бугай из другой камеры попёр буром на загородившего ему дорогу Перовского.

— Ну ты чего телишься? Отпирай!

— Далеко собрался? — оскалился лётчик. — Без меня не улетишь!

— Так чего ждём? — и не подумал сдать назад громила, ещё и оглянулся на своих сокамерников в ожидании поддержки. — Ходу, братва!

Я замешкался, возясь с бумагами, а вот дядя Миша уверенно протолкался к двери и коротко, совсем без замаха, врезал возмутителю спокойствия рукоятью меча промеж глаз.

— Угомонитесь, черти! Макаки на третьем!

Бугай охнул и опустился на корточки, разом наступила тишина.

— На втором этаже в том крыле ещё двое наших под капельницами. Спустите! — распорядился я, протиснулся к входной двери и спросил: — Дядь Миша, а та подстанция где?

— Между нашим корпусом и забором, метрах в пятидесяти, — махнул рукой мужик, указывая примерное направление. — Только там всё просматривается, не подойти.

— Справлюсь, — беспечно заметил я, сдвинув засов, и предупредил: — Ждите сигнала!

— Какого? — уточнил Перовский.

— Услышите!

В щель я внимательно осмотрел тёмные окна корпуса напротив, потом выглянул и досадливо поморщился. Если на территории лагеря было темно хоть глаз коли, то на ограде висели фонари, и открытое пространство незамеченным мог преодолеть разве что шиноби. Мне в белом халате даже пытаться не стоило.

Тем не менее, я выскользнул наружу и начал красться вдоль стены, ежесекундно ожидая, что тишину ночи разорвёт вой сирен. На психику это давило просто несказанно, да ещё не успел даже половину пути до угла дома преодолеть, как оказался в поле зрения караулки и вышки над ней. Пришлось сдать назад и рвануть в тень корпуса напротив. Под его прикрытием продвинуться получилось куда дальше, вот и разглядел добротный сарай, от которого к забору и соседним зданиям тянулись провода.

Подстанция? Она самая!

Бежать к ней через открытое пространство я не собирался, вместо этого сосредоточился на удерживаемом силой воли ощущении гармонии и сопричастности к чему-то большему, а после попытался вогнать себя в состояние резонанса, и это у меня почти получилось, но лишь почти. Такое впечатление — шестерни с обломанными зубцами прокрутились, не в силах передать вращение дальше.