Москит (том II)

Сосредоточенность как рукой сняло, я упустил контроль над энергетическим узлом и точно забился бы в падучей, если б не кандалы, а так стальные дуги содрали кожу, потекла кровь. Вагонетка всё набирала и набирала скорость, интенсивность излучения стремительно нарастала, на какой-то миг я ощутил себя распятым на кресте и одновременно несущимся прямиком в пресловутую Геенну огненную. Поток встречного воздуха нисколько не охлаждал, мои спутники начали приходить в сознание, кто-то зашёлся в пронзительном визге, кто-то принялся захлёбываться кровью. Один ушёл тихо — просто обмяк, подался вперёд и безжизненно повис на кандалах.

Вагонетка стремительно неслась по степи, энергетический узел резонировал всё резче и жёстче, рвался и рвал меня, разрезал надвое. А я не хотел рваться и не желал быть разрезанным, стиснул зубы, взял себя в руки, принялся выправлять ситуацию, возвращая утерянное с началом движения равновесие. И вроде бы даже вернул, перестал трястись в судорогах, наполнил лёгкие воздухом, прежде чем меня на всей этой невероятной скорости размазало по кирпичной стене. Только и отложилось в памяти, как взорвалась кровавыми ошмётками голова соискателя, сидевшего в первом ряду…

Глава 3/2

Равновесие. Я всё же достиг его. Точно достиг.

У меня ничего не болело, и ещё я мыслил, а следовательно — существовал. Продолжал жить и дышать, несмотря ни на что.

Только не мог открыть глаз, не был способен пошевелиться или даже повернуть голову. Просто… существовал. Если чуть точнее — то пребывал в горизонтальном положении. Лежал.

Где? Кто б мне сказал. Но не в гробу — точно, для гроба тут было слишком шумно.

Подумал так и сообразил, что вновь способен слышать звуки и даже различать голоса. Понимать слова — уже нет. Мой разговорный нихонский был откровенно плох, а говорили поблизости именно по-нихонски.

Беда. Ничего ещё не кончилось. Я просто всего лишь не умер. Пока что не умер, но ещё вполне могу оказаться хоть в неглубокой могилке, хоть на дне реки, целиком или по частям, сразу или предварительно помучившись…

Мысли начали бегать по кругу, и лишь невероятным усилием воли я подавил приступ паники. Успокоил дыхание, погрузился в поверхностный транс, обратился к внутренней энергетике и с ужасом обнаружил, что та перекроена самым радикальным образом. Сколько ни насиловал ясновидение, так ничего толком и не разобрал.

Случившиеся изменения сделали бесполезными все старые шаблоны и заготовки, а ещё во мне больше ничего не дрожало и не резонировало, не было никакой возможности ориентироваться на вызываемые излучением энергетической аномалии колебания.

И — ни доли сверхджоуля. Я был пуст.

Захотелось завыть с тоски, едва себя скрежетом стиснутых зубов не выдал. Тогда осознал, что вновь обрёл контроль над лицевыми мышцами, и как-то сразу полегчало.

Я — оператор. Пока я жив, для меня нет ничего невозможного.

Мне всё по плечу!

От уныния бросило в противоположную крайность, но сдержался, не стал пороть горячку. Так и продолжил лежать, изображая бесчувственное тело. И даже, когда вслед за стуком двери смолкли голоса, я воздержался от попытки оглядеться.

Мало ли кто в комнате остался? Сидит тихонько в уголочке, начну ворочаться — нехорошо выйдет.

И потому перво-наперво я стал незаметно напрягать и расслаблять разные группы мышц. Раз за разом, раз за разом. Усилия не канули втуне, пусть не сразу, пусть мучительно медленно, но контроль над телом понемногу вернулся.

И — тишина: никто не сопит, не шуршит одеждой, меняя позу, не скрипит стулом. Живому человеку столь продолжительное время сохранять подобную неподвижность совершенно невозможно, так что я приоткрыл веки и полюбовался едва различимым в полумраке потолком, потом рискнул оглядеться.

Пустая больничная палата с зарешёченным окном. Солидная дверь. Конторка с какими-то бумагами. Шкаф невесть с чем. Железная койка. Я — на ней, голый. Ещё и прикован к массивному основанию ручными кандалами.

Оператору с такими справиться ничего не стоит, а вот я оператор или уже не совсем?

Поисковое воздействие пробежалось по коже неприятной щекоткой, и я мигом бросил вертеть головой по сторонам, улёгся ровно и принялся считать про себя: сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три…

Едва слышный металлический шорох от двери донёсся на счёте «двести сорок восемь». Ещё три секунды — и кружок-заслонку глазка вернули обратно; надзирателя ничего не насторожило.

Да ничего и не могло насторожить, но я враз испариной покрылся. Сердце забилось с удвоенной скоростью, погнало по жилам кровь, и в объективных ощущениях начало проявляться нечто похожее на боль.

Только бы не скрутило в самый неподходящий момент! Только бы не скрутило!

Я поднял правую руку, легонько лязгнул звеньями цепи и повторил это действо с левой. Приподнял и согнул в колене одну ногу, затем другую. Но садиться на кровати пока что не стал, вместо этого обратился к сверхсиле. И — ничего, ничего, ничего…

Ничего! Ноль! Зеро!

Тут уж я не просто испариной покрылся, тут весь так и начал обтекать.

Нет, нет, нет!