Мошкара

— Вы сказали: саранча. Насекомое. А видели вы хотя бы одно это насекомое? Одну мошку?

— Нет, — растерялся Белов. — Не видел.

— Только серый дым?

— Только серый дым.

— И он шуршал, как бумага?

— Да.

— Почему же вы решили, что он живой?

— Но он же убивает! — крикнул Белов; его голос дрожал от волнения. — Убивает! И как убивает! — Он закрыл лицо руками.

— Кураре тоже убивает, — сказал Лейтенант.

— Вы думаете, это летучий яд?

— Не знаю.

— А кто знает? — Белов уже не мог сдержать раздражения. Самый характер беседы ему не нравился.

Лейтенант выдавливал из себя слова, как остатки зубной пасты из тюбика.

— Дюбонне, — сказал он.

— Ваш врач? — Белов сразу заинтересовался: о Дюбонне ему говорил и чех Иржик.

— Наш врач, — повторил Лейтенант. — Но сейчас он занят более важным делом. Он ставит опыт.

— Какой?

— Не знаю.

— В конце концов, если ваш Дюбонне засекречен, — совсем уже рассердился Белов, — я могу уехать и не встречаясь с ним. Ваше дело. А мое дело помочь вам доставить сюда медикаменты.

Лейтенант долго молчал, пристально разглядывая Белова. О чем он думал, тот и предположить не мог. Лицо Лейтенанта было непроницаемо.

— Дюбонне не засекречен, — наконец проговорил он медленно, словно подыскивая слова. — Дюбонне в карантине. Никто ему не помогает. Никто не входит. Так он распорядился. А мои герильяс не любопытны.

Он помолчал и вдруг спросил:

— А вы его не боялись?

— Кого? — не понял Белов.

— «Эль-тигре».

— Боялся. Чуть от страха не умер. — Белов засмеялся. — Думаю, не дай бог, прокол! Санта Мария, — воскликнул он для понятливости, — пешком не дойти! В два счета догнали бы.

Глаза Лейтенанта вдруг потеплели.

— Дошли бы, — сказал он. — Точно так же. Не оборачиваться, не слышать, дышать ртом. Тогда он бессилен. «Эль-тигре», — прибавил он с подобием улыбки.

Теперь уже молчал Белов. Он все еще ничего не понимал. Почему мошкара нападала на человека только тогда, когда он ее видел, слышал и чуял? Почему ее называют слепой и ленивой? Живое всегда найдет живое по каким-то присущим ему признакам.

Мошкара могла его не видеть, но определить его местоположение по звуку, по запаху, по теплу, наконец, которое исходит от человеческого тела. Он сказал об этом Лейтенанту.

— Не знаю, — замкнулся тот. — Мне этого не понять. У меня военное образование.

Разговаривать было уже не о чем, но Лейтенант все еще молчал, не отдавая никаких приказов застывшему у дверей «герильяс».

— Вы боялись серых «эль-тигре», — наконец заговорил он, — мне это понравилось. Настоящий человек не боится сказать правду, даже если она его не украшает. А вы знаете, что вам придется возвращаться по той же дороге?

Белов пожал плечами: к чему, мол, этот вопрос?

— И встреча с «эль-тигре» неизбежна.

— Конечно, — сказал Белов.

— Не дрогнете?

— Постараюсь.

— Можете встретиться и с солдатами хунты.

— Допустим. — Белов все еще не понимал, куда клонит не сводящий с него пристального взгляда Лейтенант. О чем говорил его взгляд, Белов прочесть не мог.

— А вы умеете обращаться с оружием? С какими системами автоматов вам приходилось иметь дело?

Белов постарался скрыть улыбку и деловито пояснил, что в Советском Союзе в гражданской жизни не прибегают к оружию. Лично он знает несколько систем — познакомился во время учебных сборов — и стрелять умеет.

Еще одно подобие улыбки, на этот раз довольной и одобряющей, пробежало по губам Лейтенанта.

— Хорошо, — сказал он, — в лагере попрактикуетесь. В лес пойдете через два дня, когда вернется Педро. Это летчик.

— Разве у вас нет других? Зачем ждать? — удивился Белов.

— Кроме Педро, никто не сможет отремонтировать самолет на месте.

— Там пробит бак — только и всего.

— Вы не знаете. Могут быть и другие повреждения.

Лейтенант обернулся и что-то сказал стоящему у дверей партизану. Тот подошел ближе.

— Отведешь его в наш «отель», — проговорил он уже по-испански, чтобы было понятно Белову. — Пусть Мигель приготовит все необходимое для отдыха. Человек приехал издалека, из России. Сдашь пост Хименесу, а когда выйдет эль-профессоре, отведешь к нему русского. Салют.

— Салют, — сказал герильяс, пропуская Белова в черноту внезапно подкравшейся ночи.

4

К Дюбонне Белова отвели поздним утром после завтрака — пряной, остро пахнущей жидкости, от которой долго жгло в горле, и жесткого, невкусного мяса черепахи, выловленной в соседнем озере. В густом кустарнике на берегу озера находилась и лаборатория Дюбонне. То был барак из американского рифленого железа, отлично замаскированный сверху. Большие высушенные листья, перемешанные со свежей травой вместе с кусками ила, покрывали крышу барака по всей ее многометровой площади. Ни одной бомбы не упало даже в ста метрах от лаборатории, а как рассказывали Белову, ни один воздушный наблюдатель правительственной авиации даже внимания не обратил на крышу барака. Ее принимали с воздуха за вырубленную мачете делянку для маниока. Окружающий же лагерь скрывал «растрохо», как называли здесь вторичный лес: быстрорастущие сейбы, каракали и седреллы вскоре завоевывали площадь бывших вырубок и густо-густо переплетались кронами.

Партизаны поэтому не боялись, что их обнаружат.