Милина завизжала неправдоподобно-тонко, и кочевники вторили ей. Скользкая жабья кровь захлестнула Кейджа, Защитника и конвоиров. Королева чудовищ забилась в судорогах, а Джонни погружал его оружие все глубже в тело женщины. Словно в любовном экстазе.
— Верни — мне — душу! — проорал оборотень.
Не оборотень. Джонни Кейдж.
Номады, словно связанные жилами со своей маткой, рухнули в песок с нечленораздельным стрекотанием. Саб-Зиро соскочил со страшного алтаря, невзирая на боль в вывихнутых конечностях. Озираясь.
(издыхающий улей…)
Мутанты вздрагивали, в точности копируя предсмертные спазмы Милины. Джонни уже затих, и волчья луна навеки погасла в его сетчатке, вместе с признаками жизни. Милина, живучая, точно она и впрямь была насекомым, все еще шевелилась.
— Сзади! — воскликнул Саб-Зиро, потому что жуткий урод Джонни-Милина, словно сшитый красной шерстяной ниткой, подкрадывался к Китане. В последний час королева кочевников собиралась все-таки отомстить ненавистной сестре-клону.
Резкий выпад эденийской принцессы навсегда успокоил злого двойника.
Мутанты тоже не дергались. Китана подобрала вееры.
Лю Кэнг замер у трупов Джонни и Милины.
— Черт, — нарушил паузу Джакс. — Снова вляпались…
Он осекся. Словцо Кейджа.
— Лю, — позвала Китана. — Нам лучше идти, покуда мутанты не пришли в себя. Они не мертвы, как только рассохнутся их узы с Милиной, они оживут…
— Да, да, я знаю, — пробурчал Лю. Все еще стоя неподвижно над мертвыми. Саб-Зиро подошел к Кейджу, который теперь снова выглядел собой, не безобразным чудищем.
Смерть облагораживает оборотней.
Саб-Зиро отделил Джонни от искореженного трупа Милины. Саб-Зиро подумав, что начинает привыкать к ритуалу похорон, закрыл глаза киноактера.
— Позволь теперь мне, — выговорил Лю. Саб-Зиро кивнул. Лю пробудил Кейджа-истинного из-под шкуры Зверя, ему и быть могильщиком.
Лю Кэнг направил залп искристо-солнечного огня на Джонни, и он буквально испарил его — быстрая, красивая кремация. Даже пепла не осталось — и хорошо, ибо они возвращались в Не-Мир, где пепла более чем достаточно.
— Пойдем, — снова сказала Китана.
И они продолжили их Путь.
Их стало четверо.
А в остальном — все так же.
Аномалия перманентна — и скучна.
Не-Миру надоело прикидываться Внешними Мирами, как и выжженной саванной. Ныне он — лазурная водянистая синева, и капли, похожие на неизбывные слезы богинь-плакальщиц, стекают по скособоченному горизонту. Обстановка все ближе соприкасалась с галлюцинациями, хлюпающие мокрые разводы всплескивались от затрудненных шагов спутников. В первый день они лениво перебросились соображениями ЧЕМ предстал Не-Мир, вынесли вердикт: "Лучше не задумываться". Ибо изнанка разума высших сил слишком хороший ментальный сканер и аниматор кошмаров.
Они принципиально не обсуждали Кейджа. Это тоже декларировала тактика Не-Мира: проиграют, когда умрет последний — и потому нельзя задерживаться на промежуточных смертях. Приблизительно в этом духе выразилась Китана, когда Джакс попытался произнести эпитафию киноактеру.
Джакс проглотил фразу. Лю стиснул запястье своей избранницы, и в уголках губ его четко читалось: "Хорошо, что ты осталась жива…"
Смерть одного — только зарубка на шесте Дороги. Шест же устремлен в облака и подпирает стратосферу.
Теперь направляйся дальше.
Океанская рябь полосатыми меридианами колыхалась в воздухе, и не-вода была воздухом. Растения-водоросли подрагивали от несуществующего ветра или течения.
В псевдоморе "плавали" и суррогаты рыб, смахивающие на гусениц и карасей, крупные — с кошку величиной. Ими и питались путники, не имея иного выбора: вкус созданий Не-Мира оставлял желать многого.
Рыбы, водоросли и некрупные камешки. Больше ничего, хотя за день они проходили до двадцати километров. Дно океанское не блещет разнообразием пейзажей. Смены дня и ночи тоже не наблюдалось, они ложились спать исключительно по биологическим часам, отчего Джакс клялся придушить Саб-Зиро: Посвященному Холода требовалось ровно втрое меньше сна, чем майору. Уступал обычно Саб-Зиро.
Лю и Китана уединялись, давая понять, чтобы их не трогали. Похоже, они почти наслаждались походом… ибо они были вместе, и вряд ли нужно что-то еще.
Дабы скрасить унылые часы однообразной ходьбы, путники рассказывали истории — о себе и своих мирах.