Морской волк. Стирка в морской воде

— Нам всем повезло. Поэтому я и не хочу, чтобы с пароходом что-нибудь случилось. Конечно, судно застраховано, но неизвестно, будет ли дядя Теймур продолжать деятельность в случае крупных неприятностей. Меня, Эдуардыч, шесть раз на капитана выдвигали и шесть раз отказывали. А если бы даже утвердили, все равно бы пешкой остался, а это еще противнее. На лбу у тебя вывеска горит, что ты — ферзь, а на самом деле — пешка. А тут у меня свобода, понимаешь? А где свобода, там и творчество.

— А почему отказывали, Петрович? — с надеждой спросил я.

— А я откуда знаю? Говорили, партком рубит. Да пошли они все! — Он решительно махнул рукой.

Ну надо же, какой неискренний Петрович! А я совсем было собрался ему окончательно поверить.

— Твоё появление на судне вполне естественно, Эдуардыч, — продолжал Петрович. — Когда я туда в прошлый раз летал, капитан намекнул, что экипаж маловат для такого судна. Да я это и сам знаю, действительно маловат. Вот мы и идём навстречу, посылаем ещё одного моряка. Они сейчас в Карачи возьмут рис на Западную Африку. Уже пять витков на этой линии сделали. В этот раз на Канары зайдете, недавно поступило такое предложение. Переходы с выгрузкой займут полтора-два месяца, что-нибудь да раскопаешь. Из Карачи, кстати; наркотики и оружие потоком идут. Если что-то с грузом мудрят, это не проглядишь, там одному старпому не управиться, наверняка и капитан, и ещё кто-нибудь в курсе. А если все-таки наркотики или оружие — ну, тут не мне тебя учить… Вот такие дела, Эдуардыч. Ну как, поехали?

* * *

Таксист лихо свернул налево, проскочив перед носом набирающего скорость трамвая, заехал во двор и остановился у длинного десятиэтажного здания, очень напоминающего пэтэушную общагу.

— Дальше не проехать — асфальт перекопан.

— Дальше уж и некуда.

Петрович расплатился и выбрался наружу. Я подхватил увесистый «дипломат» и последовал за ним.

На втором этаже было тихо, сумрачно и чисто. Мадам на контроле окинула нас скучающим взглядом, зафиксировала «дипломат» и скорее утвердила, чем спросила:

— В двести одиннадцатую, мальчики?

Мужчина Стрельцов промолчал, а мальчик Петрович ответил:

— В двести одиннадцатую.

Она лениво кивнула.

Мы прошли длинным невзрачным коридором и остановились у двери. Петрович стукнул два раза и, не дожидаясь ответа, вошёл. Я несколько разочарованно вошел следом.

В комнате не было никакого «двойного дна». Ни татуированных русалок, стыдливо одетых в морские фуражки, ни полуголых, увешанных ракушками атлетов, занимающихся перетягиванием каната, ни бассейна с акулами, наконец. Если это и был Бич-отель, то изнутри он выглядел так же убого, как и снаружи. Три убогих кровати, три убогих тумбочки, разваливающийся шкаф и чуть живой стол.

— Здорово, мужики!

— Здорово!

Два парня, развалившись на койке у окна, дулись в карты. Наш визит не произвел на них ни малейшего впечатления, но Петровича это не смутило.

— Танкиста не видели?

— Ты опоздал, старик, — ответил тот, что сидел к нам лицом. Теперь он смотрел на «дипломат» в моей руке и отвечал «дипломату». — Года на три опоздал. Уволился Танкист и уехал в свою Жмеринку. Не выдержат перестройки.

Что-то, видимо, изменилось в его голосе или лице, потому что второй бросил карты, медленно повернулся и пристально оглядел «дипломат».

— А Сенечка? — продолжал допрос Петрович.

— Сенечка на контракт ушел. У Светки устроился. — Сидевший у окна оторвался от «дипломата» и подчёркнуто-безразлично посмотрел Петровичу в глаза.

Петровича ничуть не огорчило отсутствие Танкиста и Сенечки, и я понял, что совершается некий ритуал.

— Ну что, зря, что ли, в такую даль тащились? — бодро пропел он. — Присесть-то у вас можно, старички? Открывай, Эдуардыч.

Парни соскочили с койки и засуетились. Тот, что сидел у окна, явно старший не только по возрасту, но и по статусу, лаконично распоряжался:

— Давай, стол туда сдвинь, сходи стаканы помой. Потом сыр возьмёшь в двести третьей. Вовчик сегодня утром принёс, я видел. Я к Верке за яблоками схожу, вон, мужикам и закусить нечем.

— Ох, сто лет здесь не был, — счастливо улыбаясь, протянул Петрович, когда мы остались одни.

— Куда это они разбежались? — поинтересовался я. — Народ собирать?

— Не собирать, Эдуардыч. Приглашать на чужой газ здесь не принято. Но в известность ребят поставят: мол, пришли два кашалота, посидеть хотят. А приглашать ты будешь, понял? У тебя сколько там?

— Пятнадцать.

— Должно хватить. Здесь сейчас немного народу тусуется, не то, что раньше.

Хозяева номера вскоре вернулись, а следом за ними в дверь заглянул еще кто-то.

— Бося, открывашки нет у вас? Здорово, мужики! Вот, банку с консервами открыть нечем.

— Заходи, старик! Здорово! — отозвался я.

Мы расселись за круглым столом. Водка мощно доминировала над закуской, робко прятавшейся за гранеными стаканами.

Парень, которого называли Босей, взглянул на Петровича.

— Командуй, старик, — кивнул Петрович.

— Бося, утюг у вас или в двести третьей?

— Заходи, старичок! — Я упорно гнул свою линию.

Бося скрутил пробку. Бутылка нависла над ближайшим стаканом.

— Почём наливать?