Морской узелок. Рассказы

— Стой! — закричал Друцкой голосом команды, когда дрожки сравнялись с конвоем Лейлы.

В одно и то же мгновение кучер с маху осадил рысака; он, храпя, сел на задние копыта, высекая искры из-под подков.

Остановился и конвой. Лейла взглянула в лицо Друцкого — офицер прочитал во взоре Лейлы гнев и презрение.

Друцкой усмехнулся и, распахнув плащ, показал драгунам флигель-адъютантский аксельбант.

— Давай сюда приказ обер-полицмейстера! — строго крикнул Друцкой, увидя пакет за обшлагом одного из конвоиров. — Видишь, у меня приказ генерал-губернатора — доставить арестантку тотчас на Тверскую гауптвахту.

Друцкой показал драгуну именную генерал-губернаторскую печать на своем пакете и дал прочесть адрес на пакете: «Его высокородию господину коменданту Тверской гауптвахты. Весьма спешное».

Старший конвоир отдал свой пакет Друцкому и вложил саблю в ножны. Друцкой схватил девушку и, посадив на дрожки перед собой, прикрыл полой плаща.

Драгун откозырял Друцкому.

— На Ямское поле! — приказал кучеру Друцкой. — К Андрею!

Обгоняя тяжелые дорожные экипажи, в облаке едкой горячей пыли дрожки мчались по Тверской-Ямской. Обнимая Лейлу, Друцкой напрасно думал разбудить в ней тепло приязни. Девушка была суха и холодна и ни одним движением, ни одним взглядом не выразила благодарности.

Дрожки остановились перед довольно большим деревянным домом, скрытым за густой зеленью палисадника. Окна дома были наглухо закрыты ставнями.

На громкий стук кольцом щеколды калитка приоткрылась, и из нее выглянул старый цыган в шапке седых кудрей. Он кинулся целовать Друцкого в плечо, приговаривая:

— Ох! Негаданная радость! Входи, входи, дорогой князенька… Да с кем же ты это? Да не в пору. Вся артель моя еще спит.

— Сейчас объясню, Андрей!

Цыган впустил Друцкого и безмолвную Лейлу во двор и тотчас задвинул калитку воротным засовом. Со двора, накрытого густой тенью лип, цыган ввел гостей в дом, где от закрытых ставней был прохладный сумрак. Сразу нельзя было разглядеть убранство комнат. Друцкой шел покоями уверенно, а Лейла со свету не видела ничего, только чуяла под ногой толстый мягкий ковер да ударял в нос терпкий запах старого табачного дыма и пролитого вина. Друцкой усадил Лейлу на широкий диван, а сам в поспешных, путаных выражениях рассказал цыгану о Лейле и начал просить, чтобы цыган дал у себя девушке приют на несколько ночей.

— Ты знаешь, князь, что я один не волен согласиться. Что скажет артель, то сделаю и я.

— Смотри, Андрей, она совсем цыганка. Наряди ее, и никто не отличит ее от ваших. Она умеет плясать и, наверное, поет…

Цыган внимательно разглядывал привычными к сумраку глазами сидящую Лейлу, усмехнулся и покачал головой:

— Ты еще мало знаешь наших женщин, князь, если говоришь, что это цыганка. Она совсем другого рода — может быть, древнее зори…^[2] Что ж делать: останься, девушка, у нас, если у тебя нет другого приюта. Это я делаю только для князя — он мне друг.

Лейла сидела молча. Друцкой взял ее за руку.

— Милая Лейла, — сказал он, — поверь мне, что я сделаю все, чтобы к лучшему устроить твою судьбу. А пока прощай!

Девушка не ответила Друцкому. Он выпустил ее руку, смущенный; рука упала на колени Лейлы, словно мертвая.

Старый цыган проводил Друцкого до ворот и, выпроводив его, тут же снова запер калитку. Выйдя на волю, Друцкой огляделся. Улица, заросшая травой, была пуста. В большей части домов окна, прикрытые ставнями, придавали улице такой вид, будто не к вечеру склонялся день, а было раннее утро. Вскочив на дрожки, Друцкой приказал кучеру везти себя на Тверскую гауптвахту.

В ОКТЯБРЕ

Ключ от чердака

Судаковский дворник Ферапонт надел тулуп, собираясь на ночное дежурство у ворот. Позванивая связкой ключей на большом крыльце, дворник строго наказывал сыну:

— Запрись, Еванька, на крюк да и ложись спать. Не вздумай опять к Варкину в лазарет бежать. Забью! Он добру не научит.

— Я, папанька, почитаю маленько. Варкин мне книжку дал.

— И в книжках проку мало. Я тебе говорю — ложись спать! Федор Иванович опять скажет: «Что это ты, Ферапонт, всю ночь электричество жжешь?» Спи, и баста! Скидай сапоги! Давай сюда!

Ферапонт взял Ванюшкины сапоги под мышку, щелкнул выключателем и вышел на двор. Еванька запер дверь на крюк, прислушался к шагам отца. Отец ничего не забыл — не вернется. Еванька в темноте осторожно откинул крюк и, не ложась, дожидался. Сердце у него стучало…

Кто-то снаружи нашарил рукой скобку и осторожно потянул дверь. Ванюшка поспешно лег на постель и прикрылся. Дверь приоткрылась… Из двери пахнуло крепкими духами. Шурша накрахмаленной юбкой, в комнату вошла девчонка и шепотом довольно строго позвала:

— Еванька!

— Есть такой! — солидным басом ответил Еваня, зевнув, и присел на постели.

— Варкин велел тебе ключ от чердака из связки у отца вынуть… Вынул? Давай мне.

— Да, «вынул»! Отец спал, а кольцо с ключами в руке держал. Федор Иванович ему приказал никому ключей не давать. «А то, говорит, ответишь!» Время-то аховое! Варкин — мастер приказывать, а сам хоронится.

Аганька горестно хлопнула ладошками:

— Еванька, чего делать-то?