Морской узелок. Рассказы

Волна окатила Степушку с головой. Отряхнувшись, он увидел, что пес совсем рядом — рукой подать — повис мертвой хваткой на космах мины. Степушку откинуло. Он подгребался к мине из последних сил. Ударило о мину. Навалился грудью… Фитиль курился, и, может быть, через секунду пикет, а с ним и мина взорвется. Цепляясь за космы мины, Степушка поймал зубами фитиль и скусил: рот обожгло, в нос ударило серой, из глаз брызнули горячие слезы. Дело было сделано. Пикет не подорвет мину. А взорвись она — лететь и «Пятерке».

«Тройка» подошла к месту происшествия, взяв «Пятерку» на буксир, и спустила свою шлюпку. У Хренкова люди на шлюпке выбились из сил — их взяли вместе с лодкой на борт. Хренков, до нитки мокрый, стоял, наблюдая за тем, как шлюпка «Тройки» осторожно подбиралась к мине: надо было взять Степушку и Буйка.

Минер был без сознания, когда его взяли на шлюпку. Пса пришлось оторвать от мины силой.

Подошел флагман на «Семерке» и, приказав другим тральщикам отойти на приличное расстояние, расстрелял мину. Она подняла среди волн столб дыма и воды, и, гулко гремя, пронесся над кораблями взрыв.

Степушка от взрыва очнулся. Его посадили на бухту. Он разжал зубы и выплюнул с кровью кусок запального шнура.

— Чисто, как на акварели! — буркнул Хренков. — Что ты наделал?

Степушка что-то невнятно пролепетал распухшим языком. Прижимая руку к затылку, морщась от боли, Хренков сказал:

— Скажу за тебя, коли не можешь: «Вот так штука, ха-ха!»

Стоявшие кружком матросы сурово улыбнулись.

— Получишь орден! — промолвил командир. — Благодарю за отличную службу!

— Служим революции! — ответил за Степушку Хренков и опять схватился за голову.

На рейде, куда ушла «Пятерка», чтобы доставить Степушку в лазарет, боцман отпросился у командира:

— Дозвольте мне Степана проводить.

— Да ты сам еле жив.

— В голове гудит. Доктор приказал мне тоже явиться. В черепной кости у меня, говорит, треснуло…

— Что же это ты, Егор Степаныч? Соврал, что здоров?

— Сфальшивил малость, товарищ командир. Да, полагаю, он ошибся, котелок у меня литой, не штампованный!

«Пятерка» ошвартовалась у стенки. К борту подали машину. Хренкова и Степушку доставили в лазарет. Доктор встретил Хренкова прямо криком:

— Что это, сударь, такое? Просился на похороны, а сам в море ушел? Пожалуйте-ка, сударь, сюда. Глядите мне прямо…

— Погляжу в свой черед, — строго ответил Хренков. — Глядите сначала товарища. У него дело хужее — языка, быть может, навсегда лишился.

Врач с изумлением взглянул в лицо Степушки… Тот высунул обожженный язык.

— Да откуда вы такие? — развел руками доктор.

— С тральщика номер пять. Краснознаменного Советского Флота, — буркнул Хренков и, схватясь за голову, тяжело опустился на скамью.

Ему впрыснули камфару. Он очнулся. Степушка его поддерживал и всхлипывал.

— Не хлюпай! Эх ты, мальчик с пальчик! — сказал Хренков. — Моряк никогда не должен терять фасон!

ДЕТСТВО СУВОРОВА

Стоял август тысяча семьсот сорок второго года. В усадьбе Суворовых спать ложились рано, чтобы не тратить даром свечей. Отужинали. Отец, Василий Иванович, закурил единственную за сутки трубку, чем всегда кончался день.

Мать, как обычно, поставила Александра на молитву. Читая вслух дьячковской скороговоркой слова молитвы, Александр, где следовало, становился на колени.

— Не стучи лбом об пол! — зевая, говорила мать.

Александр стучал нарочно. Ему нравилось, что при каждом ударе в вечерней тишине гулко отдавалось барабаном подполье.

Молитва кончилась. Александр поцеловал руку сначала у отца, потом у матери и отправился спать. В темных сенях мальчик привычно взбежал по крутой лестнице наверх, в свою светелку.

Лежа на кровати под шерстким одеялом из солдатского сукна, Александр терпеливо ждал, когда внизу угомонятся.

Дом заснул. Александр поднялся с постели тихо и осторожно, по-кошачьи, чтобы не нарушить покоя старого дома. Завесив оконце одеялом, он взял с полки большую книгу, стал на колени перед постелью и, раскрыв книгу, начал листать, держа в левой руке свечу.

Книга эта — история Древнего Рима, переведенная с французского языка Василием Тредьяковским. Александр читал о походе на Рим карфагенского полководца Ганнибала.^[1]

Сладко забилось сердце Александра. Вчера он уже заглядывал вперед и догадывался, каковы-то предстанут войскам Ганнибала Альпийские горы, как-то пойдут по кручам и узким тропинкам тяжкие, громоздкие слоны и, главное, что скажет своим воинам Ганнибал перед битвой.

Медленно перелистывая книгу, Александр достиг страницы, заложенной сухим кленовым листком.

«…Воины Ганнибала, утомленные непрестанными стычками с галлами,^[2] роптали. Они боялись предстоящего перевала через Альпийские горы. Великий страх овладевал их сердцами, ибо их пугали рассказы, что те горы достигают самого неба.

Ганнибал обратил к воинам речь, чтобы их успокоить. Он сравнил Альпы с пройденными уже и оставшимися позади Пиренеями.

Хотя бы Альпы и превосходили вышиной Пиренейские горы, однако нет подлинно земли, прикасающейся к небу и непроходимой человеческому роду.

Речь вождя окрылила войско.

Армия Ганнибала вступила в горы.