Морской сундучок

Подошла к нему наша дневальная Дина. Присела, взяла под брюшко, подняла и заулыбалась:

— Ой, какой Крокодилыч! Какой хорошенький! Да зелёненький!

— Это его, наверное, Полина Егоровна зелёнкой помазала! — предположил боцман.

— Кто?! Я? — ужаснулась Полина Егоровна. — Да я к нему никогда и пальцем не прикоснусь. — И вдруг, присмотревшись, воскликнула: — У него же на хвосте настоящая царапина! Одну минуту, я сейчас зелёнку возьму!

Все засмеялись. А Вася взял Крокодилыча под лапки:

— По-моему, хороший сувенир. И очень весёлый!

Отнёс его в каюту, уложил в раковину на мокрое полотенце. И весь вечер напевал песни под гитару.

Полина Егоровна заглянула с ватой и зелёнкой, наклонилась к крокодильчику и говорит:

— Вася, вы ему, наверное, очень грустные песни поёте. Он хоть и крокодил, а плачет! У него на глазах слёзы!

Вася рассмеялся:

— Ничего! Я и весёлые пою. Он хоть и крокодил, а спляшет! Мы с ним ещё повеселимся, поплаваем, посмотрим на Африку, на Америку.

Крокодилыч на корабле освоился быстро. Только подкрасили палубу, а Крокодилыч выбрался из каюты — и лапками по свежей краске. Потом по всей столовой зелёные печати наставил. Скандал!

Следующей ночью вызвали боцмана — якорь поднимать. Сунул он спросонок ногу в сапог — и как выдернет с воплем! А из сапога — Крокодилыч! И за угол — топ-топ-топ!

Боцман, конечно, рассердился, кричит Васе:

— Распустил своего динозавра!

Вася Крокодилыча поймал, посадил в таз с водой, вынес на палубу.

А тут и пароход тронулся с места, пошёл. От берега, по реке, к океану. Прощай, остров! Прощай, Крокодиловка.

Качнулся пароход — таз качнулся. Крокодилыч вывалился, бегом к борту — и бултых в воду! Мы побежали, смотрим: где он? Куда он? А боцман на реку показывает:

— Вон, вон! Погрёб зелёный! Видно даже, где Полина Егоровна зелёнкой намазала.

А Вася вздохнул, покачал головой:

— Ни в Америку, ни в Африку не захотел… Удивительное дело!

А что ж тут удивительного? Америка — она, конечно, Америка, Африка — Африка. Но, видно, и крокодилу — хоть он и крокодил — всё-таки родная речка дороже.

В ДАЛЁКОМ ДАЛЬНЕМ ДАЛЕКЕ

В далёком дальнем далеке,
В зелёных джунглях пряных,
Где люд по улочке-реке
Кочует на сампанах,

Где кто-то в зарослях стучит,
Постукивает в била,
Мальчонка весело кричит:
— Купите крокодила!

Кричит, ногами семеня,
И будто бы на чудо
С улыбкой смотрит на меня:
«Откуда ты, откуда?

Откуда, — смотрит, — ты такой,
Такой большой и белый?»
И машет смуглою рукой,
Рукою загорелой.

А приплыву к себе домой —
И, словно на пружинке,
Вдруг удивлённо надо мной
Запрыгают снежинки.

Они закружат с высоты
В метелице узорной:
«Откуда ты, откуда ты
Такой большой и чёрный?»

И я припомню, как во сне,
Мальчонку, лодку с клеткой.
И дальний край помашет мне
Банановою веткой…

РУКАВ

Как-то во время погрузки леса зацепился я в трюме стёганкой о проволоку и продырявил рукав. Хотел было зашить, да не получилось. То работа — надо отмывать после погрузки палубу. То вахта — беги на самый нос, кутайся среди тумана в стёганку-старушку, следи за морем. Вперёдсмотрящий!

А пришли в Японию, снял я её, повесил поближе к трубе просушить и забыл: и без неё хорошо! Теплынь! Японцы стоят на причале в маечках, рыбу ловят. Воробьи над нами летают, белый пух уже в клювах несут, гнёзда строят.

Весна! Пора выводить птенцов!

Пошли мы дальше, к Корее, — там ещё теплей! И опять ласточки у нас над трубой мелькают, белые пушинки куда-то носят. Всюду работа!

А причалили мы к пальмам Индонезии — совсем в жарищу попали. Тут уже не только фуфайки, рубахи и майки сбросили.

Палуба накалилась, индонезийцы в одних шортах бегают. Здесь, поди, и птицам тепла в гнезде не надо.

Но нет! Смотрю, и тут летят, опять что-то белое несут от нас к ближнему дому, от нас к дому. И всё от нашей трубы!

Интересно, что они там откопали?

Побежал я наверх посмотреть и ахнул: так это же они мою стёганку на гнёзда потрошат! Вату из половины рукава выдрали.

Снял я «старушку», зашил, повесил в рундук — пусть висит — и побежал на вахту.

Долго мы ещё плавали. Очень долго.

Стали возвращаться, подошли к Индонезии — в гнёздах уже птенцы кричат. Доплыли до Кореи — там уже не кричат, петь учатся. А вышли к сопкам Японии — стоит ор, шумят воробьи.

Надел я свою стёганку, вышел на палубу — иней счищать. А ветер мне в рукав так и потянулся струйкой, как в форточку.

— Что, замёрз? — смеются друзья. — Рукав холодный?

Я поёжился, но тоже улыбнулся.