— Но вы согласитесь, сэр, — возразил я, что имя этой знаменитой реки, известной с глубокой древности и всюду встречаемой в историях, нельзя переменить для такого утонченного требования ложной разборчивости?
— Вы несправедливы, — сказал М'Флин; — французы, всегдашние наши учители во всем, учат нас, как называть все эти вещи, и вы, сознаетесь, что они имеют полное понятие о вежливости.
Я поклонился такому пояснению, заметив только, что в нашем языке есть предел, за которым вежливость делается невежливостью; потом, обратившись к первому его разговору, сказал, что мы в Англии не стыдимся называть вещи их собственными именами, и считаем большим недостатком воспитания колесить вокруг названия обыкновенной вещи, простонародного значения которой женщина, хорошо образованная, никогда не должна и знать.
Возражение мое несколько сконфузило старика-дядю. Заметя это, я переменил разговор и сказал ему, что надеюсь получить извинение от дам и что они возвратятся к завтраку.
— Что касается до этого, — сказал он, — филадельфские женщины имеют самый деликатный аппетит, и уверяю вас, они уже весьма достаточно позавтракали.
Видя невозможность вылавировать на этот галс, я начал держаться прежним курсом и окончил завтрак, утешая себя тем, что девицы, вероятно, покушали уже достаточно прежде, нежели «По» появилось на сцену.
Покуда управлялся я с завтраком, дамы успокоились, и божественная улыбка опять появилась на восхитительном ротике прекрасной Жемимы.
Они были одеты в шали и шляпки и обнаруживали большое нетерпение ехать. Мы отправились в адмиралтейство, где шлюпка с мичманом ожидала нас, и через несколько минут доставила на фрегат. Окрашенная бочка, обрезанная в виде стула, была спущена в шлюпку с грота-рея; я осторожно сажал в нее моих прекрасных гостей по две разом и отправлял наверх. Множество усмешек, визгов, криков и громкого хохоту сопровождали это путешествие и, признаюсь, надоедали мне, потому что дамы не были из числа коротко знакомых моих и мне не хотелось, чтобы товарищи сочли их за принадлежащих к тому кругу в Галифаксе, в котором я был так ласково принят.
Наконец, все благополучно были доставлены на шканцы, без малейшего обнажения ножек, чего они, казалось, весьма боялись. Не знаю, были ли их ножки так же малы, как их аппетит, о котором удостоверял меня М'Флин.
— Ну, тетушка, — сказала Дебора, — я смотрела вверх, когда вы и Деливранс болтались над нашими головами, и думала, какую вы сделаете нам «давку», ежели веревка перервется, и вы опрокинетесь на нас: мне кажется, вы бы совсем выпотрошили нас.
Решившись иметь перевод этой щегольской фразы, я спросил о ее значении и получил объяснение, что в их стране раздавить кого-нибудь называется «выпотрошить».
— Ну, — подумал я, — после этого вы легко можете проглотить По, не испортив своего завтрака.
Музыка загремела «Yankee Doodle». Дамы были в восторге и начали прыгать по шканцам.
— Послушай, Джельмина, — сказала Дебора, — что у тебя такое на западной стороне платья? Оно все в белом!
Платье было сейчас же очищено, но мы не могли забыть выражения, и всегда в шутках употребляли его.
Показавши им фрегат и все его диковинки, я весьма был рад их отъезду. При свидании с адмиралом я сказал ему, что имел честь доставить удовольствие дамам, но просил его в следующий раз не отказываться от приглашений своих родственниц, если еще найдутся какие-нибудь, и самому сопутствовать им.
— Как вы думаете, кто они такие? — спросил адмирал.
— Как, что я думаю? Кто же другой, как не ваши кузины? — отвечал я.
— Какой же вы простак! И вы поверили мне? Отец их мелочной торговец в Филадельфии, а они отправлялись в Нью-Йорк для свидания с родственниками, и судно их было взято и приведено сюда.
— Так они не из хорошего филадельфского общества? — спросил я.
— Такие, как Нанси Денис здесь, в Галифаксе, — отвечал адмирал. — Однако, дядя, как я сказал вам, довольно умный человек в своем роде.
— Очень хорошо, — сказал я, — вы поддели меня, но, припомните, я отплачу вам за это.
Недолго пришлось мне оставаться в долгу. Если бы он не пояснил мне, то я имел бы весьма ложное понятие о филадельфских дамах и сделал бы несправедливость, за которую никогда бы не простил себя.
Время нашего отправления в море приближалось. Это было всегда самым печальным временем в Галифаксе, а последнее мое забавное проказничество на берегу, еще более заставило сожалеть об отъезде. Друг мой Нед и я не имели случая отплатить сэру Гуррикану Гумбуку за рассказанные им разные истории о Марии и за ложную рекомендацию. Однажды утром мы в одно время вышли из спален своих и, идучи в комнату, где был приготовлен завтрак, увидели адмирала, занимающегося какими-то опытами. На беду его, он сидел в таком положении, что крыша пристройки, делавшей уступ, не закрывала его от нас, и воротник его сюртука совершенно совпадал с сегментом круга, описанного жидкостью, вылитою нами на эту низкую крышку, которая послужила желобом прямо к его шее.