Морской офицер Франк Мильдмей

— И я нахожу это совершенно справедливым, — возразил старший мет, только что спустившийся с грот-салинга, где он в продолжение последней четверти часа с возможным вниманием рассматривал появившееся судно. — Если я когда-либо видел дерево и парусину, соединенные вместе, чтобы составить судно, так это один из Джон-Булевских морских телят, и не менее как в сорок четыре пушки.

— Что скажете вы, лейтенант? — спросил капитан.

— О, что касается до этого, — сказал мет, — то нельзя ожидать, что он сказал нам правду.

— Потому что вы сами не сказали бы ее в подобном положении, — возразил я.

— Именно так, — отвечал мет.

— Должно, однако же, сознаться, что я в самом деле не имел желания крейсировать на приватире и потом отправиться за водой на Тристан д'Акунью; поэтому сказал свое мнение, не слишком внимательно— рассмотревши неизвестное судно.

Когда же заметил весьма быстрое его приближение к нам, хотя мы держали прежним курсом, то с сердечным удовольствием начал предполагать, что скоро прощусь с приватиром и буду на пути в Англию, где соединялись все мои надежды и желания.

Старший мет еще раз посмотрел на судно, капитан последовал его примеру; потом посмотрели они друг на друга и сказали, что крейсерству их конец.

— Мы попались, сэр, — сказал мет, — и во всем обязаны этому английскому ренегату, которого записали вы в число нашей команды. Однако не мешает дать ему отпускную законным порядком.

— Во-первых, — сказал капитан, — надобно подумать о том, пробовать ли нам показывать свои пятки? На них, кажется, можно положиться; до этих пор еще ни одна обшитая медью змея не обгоняла нас. Поставьте бом-брамсели, изготовьте лисели, держите двумя румбами менее фордевинда, — это самый лучший курс, и я надеюсь, что в продолжение ночи мы ускользнем от этого старосветного черта.

Я ничего не говорил, но внимательно смотрел на происходившее. Приватир имел достаточно людей, и потому все паруса поставлены были весьма скоро.

— Бросьте лаг, — сказал капитан.

По лагу оказалось, что мы шли девять и три четверти узла.

— Сколько, думаете вы, идет теперь ваше судно? — спросил меня капитан.

— Я полагаю узлов одиннадцать, — отвечал я, — и так как оно теперь не более шести миль от нас, то приблизится на пушечный выстрел менее чем в четыре часа.

— Мы уделим часть этого времени на уплату признательности за такое одолжение, — сказал капитан. — Г-н Соломон, привяжите-ка этого каналью без отечества к грот-мачте и вооружите двух человек самыми голодными кошками. Где Дик Твист, который был шкиперским помощником на «Сатире», и еще тот рыжеволосый, вы знаете, тот самый, что упал с «Медстона» в Раппаганоке?

— Вы хотите сказать, морковного цвета Сам? Эй, пошлите сюда Сама Калла!

Двое исполнителей вскоре явились, вооруженные инструментами своего назначения, и я должен сказать, что эти инструменты, по искусству, с каким были сооружены, походили на орудия, употреблявшиеся в подобных случаях моим свирепым капитаном. Виновного вызвали вперед, и, к моему удивлению, я увидел того самого человека, которого Томпсон за возмущение выбросил из шлюпки в воду.

— Возьмите его, — сказал капитан. — Ты послан был на салинг в очередь, наравне с прочими, и по нерадению своему сделал то, что мы, вероятно, будем взяты; итак, прежде чем власть моя прекратится, я разделаюсь с тобой по-американски.

— Я англичанин, — сказал матрос, — и обращаюсь к моему офицеру за покровительством.

Капитан посмотрел на меня.

— Если я тот офицер, к которому ты обращаешься, — возразил я, — то я не признаю тебя; ты отрекся от верности своему отечеству, когда видел в том свои выгоды, а теперь вспоминаешь о нем, дабы избегнуть вполне заслуженного наказания. Будь уверен, что я не приму в тебе никакого участия.

— Я родился, — ревел матрос, — в Эрль-Стрит, в Севен Диальс35. Мать моя имеет там лавку. Я природный британец, и вы не имеете права наказывать меня.

— Вчера ты был янки и родом из Нового Лондона, а сегодня лавочник из Старого Лондона. После этого, брат, я имею право назвать тебя бездельником без отечества; но о праве мы поговорим в другое время, — сказал капитан, — а между тем, Дик Твист, начинай.

Твист исполнил приказание с ревностью и точностью, и когда дал три дюжины, которые не сделали бы бесчестия мастерской руке приятеля моего Геркулеса Фарнезского на бриге, Сам Калл сменил его. Сам распоряжался дивно и отпустил такое же число ударов, после чего негодяй, наревевшись вдоволь, был отпущен. Я не понимал, как капитан мог так явно подвергнуть бриг свой опасности, во-первых, соблазнивши людей изменить долгу и потом положившись на них.

— Посмотрим опять за погоней, — сказал капитан. — Черт возьми, судно это прямо держит на нас. Теперь я могу рассмотреть его бугшприт, когда он подымается, а полчаса тому назад видел только один фока-рей. Соломон, обрубите четверку с кормы.

Старший штурманский помощник взял небольшой топор; сильным ударом по шлюп-балкам он обрубил ходовые концы талей, и шлюпка упала на воду.