Морской офицер Франк Мильдмей

Нельзя описать ужасного состояния моих чувств, и всегда, когда случай этот приходит мне на мысль, я дрожу от одного воспоминания о страшной участи, казавшейся неизбежною. Мой товарищ не был таким искусным пловцом, как я, и потому, когда я на некоторое расстояние опередил его, он издал слабый крик. Мне представилось, что акула схватила его; я оборотился, но оказалось не то; ужас его увеличился, когда он так далеко отстал от меня, и это побудило его обратить мое внимание. Я возвратился к нему, поддержал его и ободрил, без чего он, наверное, потонул бы. Карл ожил при моей помощи; мы благополучно достигли песчаного берега и таким образом ушли от нашего врага, который, переставши видеть и слышать нас, сам, как я полагал, удалился от того места.

Вышедши на берег, мы легли и тяжело продышали несколько минут, прежде нежели вымолвили слово. Не знаю, каковы были мысли и чувства моего товарища, но мои исполнены были благодарностью Богу и возобновлением обещания исправиться в своем поведении. Впрочем, я могу наверное полагать, что хотя Карл не имел столько надобности в исправлении, сколько я, но чувства его были совершенно одинаковы с моими. Впоследствии мы никогда более не повторяли подобного удовольствия, хотя часто говорили о нашем избавлении и смеялись над своими страхами; однако в таких случаях, разговор всегда приводил нас к серьезным размышлениям, и вообще я уверен, что происшествие это принесло нам много добра.

Прошло шесть месяцев пребывания моего на острове; я совершенно поправился в здоровьи и был в состоянии нести действительную службу. Блистательные успехи нашего контр-адмирала в Вашингтоне возбудили во мне желание разделить честь и славу, которую приобретали товарищи на берегу Северной Америки; но своенравной судьбе угодно было бросить меня совсем в другую сторону.

ГЛАВА XIX

Мира. Как достигли мы берега?

Про. Провидение благое доставило нас.

Сиди спокойно и выслушай рассказ о нашем последнем бедствии на море. Вот тот остров, к которому мы пристали.

Шекспир

Один из наших фрегатов пришел к острову запастись черепахами. Я объяснил командиру его, по какому случаю был оставлен на берегу, и он согласился взять меня на фрегат, говоря, что сам отправляется далее к югу для смены находящегося там крейсера, капитан которого, без сомнения, не откажет доставить меня в Англию, куда по смене должен будет отправится. Поспешно приготовился я к отплытию; простился со всеми добрыми моими приятелями в казармах, потому что они действительно были ко мне внимательны, хотя неблагоразумны и невнимательны к самим себе; также простился с некоторыми тамошними семействами, в кругу которых пользовался я самым обязательным гостеприимством; и, наконец, расстался с Карлоттой.

Тут предстояла мне трудная задача, но ее непременно надо было решить. Я говорил Карлотте, что капитан, вовсе не походивший на того, от которого я бежал, приказал мне немедленно перебраться на фрегат, и я не смею ослушаться его. Я обещал ей возвратиться в скором времени; предлагал деньги и подарки, но она не хотела ничего принять, кроме небольшой пряди моих волос. Я выпросил свободу бедной Софии, негритянке, спасшей мне жизнь. Девочка эта горько плакала при прощании со мной, но я ничего не мог более для нее сделать. Впоследствии я узнал, что Карлотта приезжала на каждое приходившее судно спрашивать обо мне, который редко или, скорее, никогда не думал о ней.

Мы подняли все паруса и, плывя на юго-восток с умеренными ветрами и хорошей погодой, взяли, к концу этого времени, большое американское судно, в четыреста тонн, шедшее в дальнем расстоянии от французского берега, в надежде избежать наших крейсеров; оно имело богатый груз и шло в Лагиру. Капитан призвал меня и предложил начальство над призом, предоставляя отправиться на нем прямо в Англию. Назначение это совершенно согласовалось с моими желаниями, и потому я охотно принял его, прося только отпустить со мною шкиперского помощника, по имени Томпсон, старого коряка, находившегося в числе моих гичешных гребцов во время подвигов на Баскских рейдах. Томпсон был решительный, добрый, послушный, высокий сухощавый каледонец из Абердина, и человек, в котором я был уверен, что он ни в какой крайности не оставит меня. Его назначили со мной; нам отпустили приличное количество морской провизии и вина, и я, получивши приказание отправиться, простился с капитаном, который был хороший моряк и превосходный человек.

Торопливость, замеченная мною по приезде из призовое судно, с какою все пленные укладывали свои вещи и погружали в шлюпку, пришедшую для перевоза их на фрегат, не обратила в то время на себя моего внимания. Мне приказано было удержать с собою шкипера и одного матроса, чтобы передать судно в адмиралтейскую комиссию.