Морской Ястреб

— Я всего лишь исполнил то, что в безграничном всеведении своём предначертал для меня Всевышний, — ответил сэр Оливер. — Моя жизнь была такой, какой Он её задумал. Так стану ли я бояться проклятия и вечных мук за то, что был таким, каким создал меня Творец?

— Это языческий символ веры, — повторил мастер Ли.

— Он приносит утешение, — ответил сэр Оливер, — и вполне годится для такого грешника, как вы.

Но мастер Ли отверг предложенное ему утешение.

— Ох, — жалобно простонал он, — как бы я хотел верить в Бога!

— Ваше неверие так же не способно уничтожить его, как вера — создать, — заметил сэр Оливер. — Но коль скоро вы впали в такое настроение, может быть, вам стоило бы помолиться?

— А вы не помолитесь со мной? — попросил шкипер, страх которого перед загробной жизнью нисколько не уменьшился.

— Я сделаю нечто лучшее, — немного подумав, ответил сэр Оливер. — Я попрошу сэра Джона Киллигрю сохранить вам жизнь.

— Он вас и слушать не станет. — Голос мастера Ли дрогнул.

— Станет. Тут задета его честь. Я сдался с условием, что никто из моих людей не пострадает.

— Но я убил мастера Лайонела.

— Верно. Но это случилось в суматохе и до того, как я предложил свои условия. Сэр Джон дал мне слово и сдержит его, когда я объясню ему, что это дело чести.

Шкипер почувствовал невыразимое облегчение. Страх смерти, тяжким бременем лежавший у него на душе, отступил. А с ним исчезла и внезапно обуявшая мастера Ли тяга к покаянию. Во всяком случае, он больше не говорил о проклятии и вечных муках и не предпринимал дальнейших попыток выяснить отношение сэра Оливера к вопросам веры и загробной жизни. Возможно, он не без основания предположил, что вера сэра Оливера — личное дело сэра Оливера и даже если он не прав, то не ему, мастеру Ли, наставлять его на путь истины. Для себя шкипер решил повременить с заботами о спасении души, отложив их до той поры, когда в них появится более настоятельная необходимость.

Придя к такому заключению, мастер Ли лёг и, несмотря на сильную боль в голове, попытался заснуть. Вскоре он понял, что заснуть ему не удастся, и хотел продолжить разговор, но по ровному дыханию соседа понял, что тот спит.

Мастер Ли был искренно удивлён и потрясён. Он отказывался понимать, как человек, проживший такую жизнь, ставший отступником и язычником, может спокойно спать, зная, что на рассвете его повесят. Запоздалое благочестие и христианский пыл побуждали шкипера разбудить спящего и убедить его посвятить последние часы примирению с Богом. С другой стороны, простое человеческое сострадание подсказывало ему не нарушать благодатный сон, дарующий осуждённому покой и забвение. Шкипера до глубины души тронуло, что сэр Оливер на пороге смерти нашёл в себе силы подумать о нём и о его судьбе; и не только подумать, но и попытаться спасти его от верёвки. Вспомнив, как велика его собственная вина во всех несчастьях сэра Оливера, мастер Ли растрогался ещё больше. Пример чужого героизма и благородства оказался заразительным, и шкиперу пришло на ум, что и он, пожалуй, мог бы услужить своему капитану, откровенно рассказав обо всём, что ему известно про обстоятельства, в силу которых сэр Оливер стал отступником и корсаром. Такое решение воодушевило мастера Ли, и — как ни странно — воодушевление его достигло крайнего предела, когда он сообразил, что, давая показания, рискует собственной шеей.

Так он и провёл эту бесконечную ночь, сжав руками раскалывающуюся от боли голову и черпая мужество в твёрдом намерении совершить первый в своей жизни добрый и благородный поступок.

Но злой рок, казалось, решил сорвать его планы. Когда на рассвете пришли за сэром Оливером, чтобы препроводить его на суд, требования Джаспера Ли отвести и его к сэру Джону оставили без внимания.

— Тебя не приказано, — грубо оборвал его один из матросов.

— Может, и нет, — возразил мастер Ли, — но только потому, что сэр Джон понятия не имеет, как много я могу сообщить ему. Говорят тебе, отведи меня к нему, чтобы, пока не поздно, он услышал правду кое о чём.

— Заткнись! — рявкнул матрос и с такой силой ударил шкипера по лицу, что тот отлетел в угол. — Скоро придёт и твой черёд, а сейчас мы займёмся этим язычником.

— Всё, что вы можете сказать им, не будет иметь ровно никакого значения, — спокойно сказал сэр Оливер. — Но я благодарен вам за дружеское участие. Если бы я не был связан, мастер Джаспер, то с удовольствием пожал бы вам руку. Прощайте.

После кромешной тьмы солнечный свет ослепил сэра Оливера. Из слов конвойных он понял, что его ведут в каюту, где будет разыграна короткая комедия суда. Но на шкафуте их остановил офицер и велел им подождать.

Сэр Оливер сел на бухту каната, конвойные встали по обеим сторонам от него. На баке и люках собрались простодушные моряки; они во все глаза глядели на могучего корсара, который некогда был корнуоллским дворянином, но потом стал отступником, мусульманином и грозой христианского мира.