Лайонел едва притронулся к еде. Его мучила жажда, и он выпил бы весь глинтвейн, если бы Оливер из опасения, что у брата разовьётся лихорадка, не остановил его и не заставил пить одну лишь воду. За всё время умеренной трапезы — у обоих братьев не было аппетита — никто из них не проронил ни слова. Наконец сэр Оливер встал из-за стола и медленными, тяжёлыми шагами, выдававшими его состояние, направился к камину. Он подбросил в огонь несколько сухих поленьев, взял с высокой каминной полки свинцовую банку с табаком, задумчиво набил трубку и, вытащив короткими щипцами уголёк из камина, раскурил её. Затем он вернулся к столу и, остановившись около Лайонела, прервал затянувшееся молчание.
— Что послужило причиной вашей ссоры? — угрюмо спросил он.
Лайонел вздрогнул и слегка отпрянул.
— Право, не знаю, — ответил он и уставился на катышек хлеба, который нервно разминал между большим и указательным пальцами.
— Неправда, Лал.
— Что?
— Это неправда. Вам не провести меня. Вы сами сказали, что предупреждали Питера Годолфина не стоять у вас на дороге. Что за дорогу вы имели в виду?
Лайонел поставил локти на стол и сжал голову руками. Ослабевший, измученный нравственно и физически, молодой человек уже другими глазами смотрел на увлечение, повлекшее за собой столь трагические последствия. У него не было сил отказать брату в том единственном, о чём он просил, — в доверии. Напротив, ему казалось, что, доверившись Оливеру, он найдёт в нём покровителя и защитника.
— Во всём виновата эта распутница из Малпаса, — признался Лайонел.
Глаза сэра Оливера сверкнули.
— Я считал, что она совсем другая. Я был глупцом, глупцом! — Юноша разрыдался. — Я думал, она любит меня, и хотел жениться на ней. Клянусь Богом, хотел!
Сэр Оливер тихо выругался.
— Я верил ей. Я думал, она чистая и добрая. Я… — Лайонел остановился. — Впрочем, кто я такой, чтобы даже сейчас обвинять её! Ведь это он, подлая собака Годолфин, развратил её. Пока он не появился, у нас всё шло хорошо. А потом…
— Понятно, — спокойно заметил сэр Оливер. — Полагаю, вам есть за что благодарить Питера, раз именно он открыл вам глаза на эту потаскуху. Мне следовало предупредить вас, мой мальчик. Но… Наверное, я плохо старался.
— Нет, это не так!
— А я говорю — так, и если я говорю, Лайонел, вы должны мне верить. Я бы не стал порочить репутацию женщины, не будь на то причин. И вам следует это знать.
Лайонел поднял глаза на брата.
— Боже мой! — воскликнул он. — Я просто не знаю, чему верить. Меня, как куклу, дёргают то в одну, то в другую сторону.
— Оставьте все сомнения и верьте мне, — сурово сказал сэр Оливер и, улыбнувшись, добавил: — Так вот каким развлечениям втайне предавался добродетельный мастер Годолфин! М-да… О, людское лицемерие! Поистине бездонны твои глубины!
И сэр Оливер от души рассмеялся, вспомнив всё, что мастер Годолфин, строя из себя истового анахорета, говорил про Ралфа Тресиллиана. Вдруг его смех оборвался.
— А она не догадается? — мрачно спросил он. — Я говорю о шлюхе из Малпаса. Она не догадается, что это ваших рук дело?
— Догадается?.. Она? — переспросил молодой человек. — Сегодня, чтобы поиздеваться надо мной, она стала вспоминать Годолфина, и тогда я пообещал ей немедленно разыскать этого мерзавца и свести с ним счёты. Я скакал в Годолфин-Корт, когда настиг его в парке.
— В таком случае, сказав, что он первым напал на вас, вы ещё раз солгали мне.
— Он и напал первым, — поспешно возразил Лайонел, — я и опомниться не успел, как он уже соскочил с коня и набросился на меня с бешенством дворовой собаки. Он так же был готов к схватке и стремился к ней, как и я.
— Тем не менее эта особа из Малпаса знает достаточно, и если она расскажет…
— Нет! — воскликнул Лайонел. — Она не посмеет, ради своей репутации не посмеет.
— Пожалуй, вы правы, — согласился сэр Оливер. — Она действительно не посмеет; на то, если подумать, есть ещё одна причина. Все хорошо знают репутацию этой особы и настолько ненавидят её, что если станет известно, что она была поводом вашего поединка, по отношению к ней примут меры, о которых уже давно поговаривают. Вы уверены, что вас никто не видел?
— Никто.
Куря трубку, сэр Оливер ходил взад и вперёд по комнате.
— Тогда, думаю, всё устроится, — наконец сказал он. — Вам надо лечь в кровать. Я отнесу вас в вашу комнату.
Сэр Оливер поднял брата на руки и, как младенца, отнёс наверх. Он подождал, пока Лайонел задремал, затем спустился в столовую, закрыл дверь и придвинул к камину массивный дубовый стул. Так он просидел у огня далеко за полночь, куря трубку и предаваясь невесёлым мыслям.