Морской герой

Пленник, барон фон Стерсен, не пострадал во время боя. Но он знает, что ему наградой будет смерть. Отряд Турденшолда не был разбит, а вот сам командор разгромил врага так основательно, как еще не был разгромлен ни один флот. Возможностей для побега не представилось. Теперь никто не помешает Грозе Каттегата получить аудиенцию у его величества в Копенгагене. Командору выгодно расписать ценность пленника, коего он столь упорно возил с собой через море. И король порадует своего командора, едва заметным движением большого пальца отправив пленного на эшафот.

А потому барон фон Стерсен решает: умирать — так возможно более важной персоной. Ходит слух, будто он, служа в штабе шведского короля Карла, разработал пропозицию нападения на Норвегию. Это неправда. У короля Карла были другие, более искусные советники, не служившие прежде датчанам. Но в одну разгульную ночь, когда застолье приправлялось хвастовством, барон фон Стерсен приписал себе эту заслугу, и с той поры она числилась за ним.

Барона это вполне устраивало.

Пока присвоенная честь не превратилась в нежелательное бремя.

Теперь, как офицер готовясь встретить неизбежное, он желает принять смерть в ореоле славы.

Призывает камердинера Кольда.

Хотя он пленник на борту, но вправе призвать камердинера. Сверху все еще доносятся одиночные выстрелы, слышен звук бегущих по палубе ног, не все кончено. Но он знает: все кончено.

Хуже всего — если не считать того, что в Копенгагене его ждет эшафот, — хуже всего, что в разгар перестрелки, когда в каюту просочился дым и он решил, что «Белый Орел» сейчас взлетит на воздух, на него напал страх. Он крикнул Кольда и попросил немедля принести ночную посудину. Кольд принес ее. Но не поспел вовремя.

Об этом, конечно же, будет рассказано, когда трусливый Кольд вновь обретет мужество и командор, в милостивом расположении духа, станет его расспрашивать. Барон напускает на себя суровость. Зовет еще раз. Входит Кольд.

— Доложи командору, что мне необходимо говорить с ним, как только ему будет угодно. Командор ускорит решение, если ты поставишь его в известность, что я намерен сообщить командору всю истину о моем участии в шведских замыслах нападения на Норвегию.

Кольд оторопело глядит на него.

Кланяется и выходит.

Вечером захваченную шведскую эскадру выводят из залива. С берега почти не стреляют, к тому же командор приказал небольшим отрядам навести там порядок. Все наличные галеры и шлюпки приходят в движение, суда соединяются буксирными тросами. Под надсадную брань и гордые крики «ура!» гребцы выводят через узкий пролив фрегат «Белый Орел», «Помощника», остальные датско-норвежские корабли и захваченные шведские суда. Дует слабый встречный ветер, но течение благоприятное, солнце клонится к закату, чайки возбужденно кричат над побитым рангоутом и почерневшими от огня бортами. Но все пожары потушены. Пушки молчат, изредка звучит мушкетный выстрел, стонут раненые, берег же объят странной мертвой тишиной.

Гроза Каттегата опасался, что Стрёмшерна пустит в ход свою сильную, испытанную в боях пехоту, когда суда войдут в узкий пролив. Однако контратаки не последовало. Видно, некому стало руководить, не нашлось решительного ума, который взял бы на себя командование, а рядовые были только рады и вовсе не стремились без нужды лезть на рожон.

Гроза Каттегата сидит, отдыхая, на крышке грот-люка. По виду не скажешь, что он командор. Мундир был настолько изодран, что он сбросил его. Уже не помнит, на каком часу боя это случилось. Рубашка тожё разорвана, но еще держится на плечах, нос в саже, на одной руке рассечен большой палец. Кровь засохла, и лишь когда он сгибает палец, из ранки сочится капля-другая.

Он поднимается и, прикрыв глаза ладонью от солнца, пересчитывает суда, идущие в кильватер «Белому Орлу». Он уже пересчитывал их, но делает это вновь с гордостью и радостью. Захвачено свыше двадцати судов. Еще несколько, севших на мель в гавани Дюнекилена, остались там догорать. Каждый приз нагружен драгоценным снаряжением, которое вместо Фредриксхалда теперь попадет в Копенгаген. Через два-три дня над столицей королевства взовьются флаги, когда Гроза Каттегата вернется домой с победой.

Только что мимо проходил священник Каспар Брюн с кружкой пива в руке, и Турденшолд отобрал у него кружку со словами:

— Помолился бы, прежде чем пить! Мертвых надобно немедля опустить в море — день жаркий и ни к чему везти в Копенгаген разложившиеся трупы.

Каспар идет и читает молитвы над покойниками, после чего тела заворачивают в изношенные мундиры, от которых короне нет больше проку. Тем временем Гроза Каттегата споласкивает глотку пивом. Его потери подсчитаны. Убитых не так уж много, всего около двух десятков, зато много раненых, и далеко не все выживут. Здесь важно не допустить промашки. Запишет одних убитых — будет малое число. А раненых забудут, и новые смерти учтут по иной статье. Пусть считается, что победа завоевана малой кровью.