Морские титаны

На переломе веков Россия обзавелась в этом периферийном районе значительным флотом, способным отстоять интересы империи от посягательств любого агрессора. И флот этот продолжали усиливать. Англичане, чувствуя возрастающую мощь России, разыгрывают японскую партию. Лондон подписывает в 1902 году договор о дружбе и взаимопомощи с Токио, и с этого момента щедрые кредиты лондонского Сити вливаются в экономику нового хищника, уже ощутившего свои силы. Военные советники из США и Германии готовят и перевооружают армию императора Мацухито. Флот Страны восходящего солнца становится прерогативой англичан. Именно они выковали тот стальной таран, о который разбились корабли России: броненосцы типа «Сикисима» и крейсера типа «Асама» были созданы на далеких туманных островах фирмами Виккерса и Армстронга. Япония уже «обагрила свои белоснежные клыки кровью» — самураи без особых усилий разбили армию и флот Китая в небольшой, но кровопролитной войне 1895 года. Теперь вектор их агрессивности был направлен на Россию. Эта страна вместе с Германией лишила японцев законных плодов их победы, установив формальный протекторат над Кореей и арендовав на 25 лет китайский Порт–Артур с полуостровом Ляотешань и прилегающими территориями. Здесь стоит отметить мало известный историкам факт: почти всю тяжесть финансовой контрибуции, наложенной Японией на разгромленный Китай, Россия взвалила на себя, щедро вливая полновесные золотые рубли в японскую казну. Позднее об этом прийдется горько пожалеть. Не церемонились с победителями и немцы, но их советники готовили армию микадо, и в Токио были вынуждены молча проглотить обиду. Теперь газеты стали приучать японцев к мысли, что сначала надо расправиться с русскими, а уж затем начать покорение Азии.

Сторонник активной внешней политики граф Окума, очень заинтересованный в природных богатствах русской Сибири, открыто призывал к войне с Россией. Не отставала от воинственного чиновника и токийская газета «Ници–Ници», писавшая в те дни: «Мы обязаны водрузить знамя Восходящего солнца на вершинах Урала!» В Лондоне и Вашингтоне радостно потирали руки и отсчитывали деньги. Стрелка и без того шатких весов в любой момент могла начать катастрофическое скольжение, нарушавшее хрупкое равновесие в расстановке сил. А это означало только одно — войну.

Все это, разумеется, понимали в Петербурге. И все же мало кто верил, что европейцы смирятся с появлением нового мирового игрока, претендующего на равноправное партнерство в «благородном» деле расхищения Китая. Возможность военного столкновения с Японией в России рассматривали скорее гипотетически, не учитывая реалий времени и относясь к японцам как к нации, которую нельзя воспринимать всерьез. Победы над феодальным Китаем считались закономерными, но представить конфликт с любой из европейских держав, и тем более с необъятной Россией, ни царь, ни его окружение не могли. То, насколько быстро учатся японцы и как силен победоносный дух этой уникальной нации, из столичных парадизов не рассмотрели. А жаль! И пока в самодержавных верхах тешили себя мыслью о восстановлении статус–кво — одной лишь демонстрацией силы (флота, собранного в китайском порту Чифу) — и проводили бесконечные совещания и штабные игры, в Токио готовились к войне всерьез. Уже восходила яркая звезда нового командующего — адмирала Хейхатиро Того. Бывший командир крейсера «Нанива», отличившийся в войне с Китаем, слушатель английской военно–морской школы, Того поднял свой огромный боевой флаг над броненосцем «Микаса» — детищем фирмы «Армстронг». Услужливые англичане предоставили своему ученику тот самый Вэйхайвэй. Именно отсюда было рукой подать до опорной базы России в Порт–Артуре. Весь этот пролог имел самое непосредственное отношение к событиям, описанным в начале главы, когда бронированная фаланга японских крейсеров, с «Нанивой» во главе, взяла на прицел идущие по фарватеру «Флаинг фиш ченнел» два русских корабля.

Что и говорить, к тем грозным событиям Россия оказалась готова скорее номинально. В те времена правила политического приличия требовали перед началом боевых действий обменяться вербальными нотами и разорвать дипломатические отношения. Однако пока в Петербурге мыслили категориями Крымской войны, в Токио правилами приличий себя не обременяли.