Морская прогулка

Он отказался подчиниться, и Герду удивил резкий тон их реплик. Раскаленный воздух подлеска усиливал густой запах смолы. В просвете между соснами уже видна была наводненная туристами улица и склон отвесной скалы с вкраплениями кустарника. В Аквариуме Жорж, по-прежнему с сумкой в руках (на обратном пути он убедился, что эта злосчастная сумка так и не пригодилась!), не проявив большого интереса к зрелищу самых диковинных рыб, не переставал наблюдать за Мари-Луизой. Она стояла перед одним из аквариумов, освещенных слабее других, и фигура ее была хорошо видна на фоне зеленоватой воды, где сейчас не было заметно никаких признаков жизни. Однако она смотрела так внимательно, что он смог незаметно подойти к ней. В углублении скалы, за ветками кораллов, притаилось какое-то существо, виден был лишь один его глаз, большая черная точка, окруженная серой студенистой массой, но взгляд этого существа, словно острие длинной иглы, проник в сердце Жоржа.

Спустя час после ужина, когда уже стемнело, они вошли в бухту Сан-Ремо. Хартман и Жоннар на палубе курили сигары, Даррас стоял у штурвала, а обе дамы переодевались в своих каютах. По шоссе вдоль берега проносились машины с включенными фарами, а потом сливались со светящейся пылью города.

А немного позднее, в казино, Эрих Хартман, со своей физиономией старого седого пса, проигрывал в рулетку. Он был в белом смокинге, Жоннар и Жорж — в темных костюмах. Дамы — в вечерних туалетах. Герда и Мари-Луиза сделали несколько ставок, но игра им быстро наскучила, и в сопровождении Жоннара они направились в дансинг. Жорж задержался у рулетки, заинтересовавшись поведением некоторых игроков. Некий старый господин, похожий на озябшего джинна, с изрезанным морщинами лицом и хохолком седых волос, видимо, искренне развлекался, тогда как его соседка с мундштуком в длинных волчьих зубах выказывала все признаки глубочайшей скуки. В самом конце стола сидела державшаяся очень прямо старая дама, накрашенная так, как не красятся даже перед выходом на сцену: разрез глаз был до неприличия увеличен карандашом, на веки наложены синие с золотистыми блестками тени, помада на губах — кроваво-красного цвета. Ее совсем светлые, вне всякого сомнения, накладные волосы были уложены тремя ярусами, которые были четко разграничены рядами жемчуга, и все это замысловатое сооружение венчал черный эгрет. Чуть ли не до самых плеч доходили огромные подвески из мелких кабошонов в платине, выполненные в той же манере, что и колье, две или три нитки которого обвивали ее шею и затем спускались на грудь. Сильно декольтированное платье открывало костлявые плечи, обтянутые сухой, словно пергамент, кожей. Так восседала она за столом, худая, с плоской грудью, с руками как у скелета, с головой, сидящей на длинной шее, на которой отчетливо выступал каждый позвонок, с розовыми накрашенными щеками; эта огромная кукла почти не двигалась, лишь едва протягивала унизанную кольцами правую руку, похожую на инкрустированную золотом клешню из слоновой кости. Она постоянно выигрывала и закрывала глаза, как только крупье объявлял, что ставок больше нет. Она застывала в такой позе, пока слышалось щелканье прыгающего по лункам шарика, потом вновь открывала глаза, и взгляд ее словно возвращался откуда-то издалека, из густого глубокого мрака, пробиваясь, подобно свету звезд, сквозь бесконечные толщи тьмы. Она вдруг почувствовала, что за ней наблюдают, и медленно, с напряженным вниманием человека, отыскивающего кого-то в толпе, повернула голову. Взгляд ее остановился на Жорже, казалось, она изучала его, сначала с серьезным, а потом с порочно-торжествующим видом, и вдруг, о ужас, улыбнулась ему, да еще — в этом не было сомнения! — подмигнула ему и тут же вновь склонилась над столом, где были сделаны ставки.

Жорж перешел на другое место и оказался рядом с Хартманом, который играл стоя.

— Не можете ли вы одолжить мне немного денег? — спросил Хартман с чопорным достоинством. — У меня при себе оказалось меньше, чем я рассчитывал.

Жорж отдал ему содержимое своего бумажника, тысяч шестьдесят франков, все, что было у него с собой.

— Но вы сами, по крайней мере, не собираетесь играть? — спросил Хартман, сейчас особенно похожий на седого пса.

— Нет, не собираюсь.