Морпехи

«Десятилетиями Саддам Хусейн пытал, заключал в тюрьмы, насиловал и убивал народ Ирака; нападал на соседние страны без провокаций с их стороны и угрожал миру оружием массового поражения. Настало время положить конец его террористическому режиму. На ваши молодые плечи возложены надежды человечества. Когда я подам вам команду, мы вместе пересечем рубеж перехода в атаку и будем сражаться с теми, кто выбрал войну, мы разобьем их. Мы сражаемся не с народом Ирака, а с солдатами иракской армии, выбравшими сопротивление. Мы будем действовать оперативно и агрессивно против тех, кто оказывает нам сопротивление, к остальным мы проявим должное уважение, обнаруживая рыцарский дух и солдатское сострадание к людям, которые всю жизнь жили под гнетом Саддама.

Химическая атака, вероломство, использование невинного живого щита и другие неэтические тактики могут иметь место в этой войне. Относитесь к ним спокойно. Будьте охотниками, а не добычей: ни при каких обстоятельствах не допускайте, чтобы враг прошел сквозь патруль. Принимайте правильные решения и действуйте максимально в интересах своего народа.

Вы часть войска, которое больше всего боятся и уважают на этой земле. Используйте мозги, прежде чем использовать оружие. По пересечении рубежа перехода в атаку будьте храбры и отважны. Поддерживайте веру в товарищах слева и справа от вас и в авиации морской пехоты над вашими головами. Сражайтесь с радостью и твердостью в сердце.

Во имя миссии, во имя нашей страны и людей, сражавшихся в прошлых боях — боровшихся за жизнь и никогда не терявших самообладания, — выполните свою миссию и не запятнайте честь. Покажите миру, что „нет лучшего друга и худшего врага“, чем морская пехота США».

По молчанию я понял, что взвод начал ощущать реальность войны. Я, конечно, тоже. Больше говорить было не о чем, мы с Уинном распустили солдат, им нужно было возвращаться на свои позиции. «Головорез-два» был готов к атаке.

Сержант Кольберт отвел меня в сторону:

— Сэр, вы не можете объяснить мне, что командир роты сделал со своим «Хаммером»? — Он кивнул головой в сторону штабной машины, все ее окна, кроме лобового стекла, были обклеены черной клейкой лентой.

В этот день, немногим раньше, я задал командиру тот же вопрос. Он сказал, что хочет изучать карту ночью под светом фонаря и не хочет, чтобы свет был виден всем остальным. Когда я заметил, что так он не сможет видеть, что творится снаружи «Хаммера», он пожал плечами. Я думаю, это означало, что осведомленность в обстановке — дело разведывательных команд.

— Сержант Кольберт, вы лучше меня все знаете.

Кольберт улыбнулся:

— Вас понял.

К проходу мы прибыли около полуночи, остановились, ждали своей очереди, канал был узким.

Майор Уитмер пробежал мимо меня в конец колонны. Он остановился сказать, что поступают рапорты об иракских танках, они передвигаются прямо перед нами. Смеясь, он сказал, что надеется, что одноразовые противотанковые гранатометы АТ4 находятся у моего взвода под рукой. Я тоже рассмеялся на несколько секунд и почувствовал противоречащее здравому смыслу возбуждение от надвигающегося боя. Мы неловко обнялись, похлопали друг друга по спине и скрестили наши пистолеты. Майор Уитмер исчез в темноте, и моя улыбка тоже исчезла. Танки.