Морпех-3

Получилось достаточно неплохо, хоть и не столь эффектно, как в кинолентах «про войну и партизан» (на сей раз — обычных, безо всяких запрещающих пометок и грифов). Не было никаких впечатляющих взрывов, моря огня и разлетающихся в стороны обломков. Просто коротко сверкнуло и бумкнуло в районе центрального быка, после чего мост перестал существовать в качестве стратегической автомобильно-железнодорожной магистрали. Правый пролет рухнул сразу, левый, лишившись опоры, тяжело просел на пару метров и застрял, повиснув на перекрученных несущих балках и покореженных рельсах. Собственно, последнее ни разу и не важно — теперь перед тем, как восстанавливать мост, пролет все равно придется демонтировать.

А спустя буквально пять минут в эфир ушла долгожданная радиограмма, переданная совместно капитаном ГБ Шохиным и радистом разведгруппы, настоящего имени которого никто не знал:

«Товарищ Иван», Шохин — «Центру». Мост пройден, уничтожен. Помощь авиации не нужна. Продолжаю движение вместе родственниками согласно плана. Никто не заболел. Все порядке, ждем салют. Конец связи».

«Центр» — «товарищу Ивану», Шохину. Принято, салют начинаем плюс час. Поезд родственниками отправляется навстречу без изменений. Удачи! Конец связи».

От разгромленного моста уходили на предельной скорости, поскольку точно выяснить, успели ли гитлеровцы сообщить о нападении, возможности не имелось. Проводную связь разведчики, понятно, порвали еще до начала атаки, а местную «радиорубку» — блиндаж с торчащей над ним пятиметровой антенной — рванули гранатами вместе с радистами уже партизаны, но в любом случае предполагать следовало худшее. Если с ближайшего аэродрома прилетят истребители прикрытия, могут заметить уходящую от взорванного моста колонну. «Мессеры», конечно, не пикирующие бомбардировщики, но защититься от их пушечно-пулеметного огня попросту нечем, поскольку зенитных пулеметов нет, а эффективность обычных можно смело считать равной нулю — партизан никто не обучал вести огонь по воздушным целям, да еще и из трофейного оружия. Если прочешут из бортового оружия, мало никому не покажется, так что лучше успеть уйти подальше…

На этот раз распихивать разведчиков по танковым экипажам не стали, просто взяли десантом на броню, ребят младшего лейтенанта Науменкова — на первую машину, старшины — на вторую. Расчет был простой: они и дорогу лучше знают, поскольку уже проходили тут несколькими часами ранее, и наблюдать снаружи удобнее. У каждого бойца имелся запас сигнальных ракет, в случае необходимости, смогут без задержки подать советским бомбардировщикам оговоренный сигнал «мы — свои». Правда, от попадания под огонь артбатарей это спасти не могло, летящему к цели снаряду никакая ракета не указ, какого бы цвета она ни была, но, по-идее, так далеко они бить не должны, накрывая цели в ближнем тылу.

Когда до Новороссийска оставалось километров семь, а, возможно, и того меньше, впереди и по флангам раздались первые тяжелые удары, в промежутках между которыми можно было угадать вязкий гул десятков авиамоторов.

Первым услышавший канонаду Левчук грюкнул о броню затыльником приклада:

— Вылазь наружу, командир, послушай. Похоже, началось!

Высунувшись из люка, Степан несколько секунд вслушивался в пока еще далекий гул, затем расплылся в широкой улыбке:

— Началось, Семен Ильич, еще как началось! Значит, все по плану идет, здорово! Ну, теперь дадим фрицам жару!

— Дадим, командир, отчего ж не дать, — ухмыльнулся в усы старшина, вздохнув. — Главное, чтобы нас самих не поджарили ненароком.

И, взглянув на жмущихся к броне разведчиков (так уж вышло, что никто, кроме самого старшины раньше на танках десантом не ездил, а десантных поручней у немцев не имелось в принципе), прикрикнул:

— Ну, чего уши развесили, в небо пялитесь? Аникеев, Баланел, Ивченко, по сторонам смотреть в оба, фланги и тыл на вас! Правильно, тарщ лейтенант?

— Правильно, — кивнул, с трудом сдержав улыбку, Степан.

На душе, несмотря на абсолютную неизвестность того, что им еще предстояло впереди, было отчего-то легко и тепло. Да и как иначе? Вот же они, рядом — его старые товарищи, его верные друзья, его единственная в этом времени боевая семья, к которой он все-таки вернулся….

Малая земля, 15 февраля 1943 года, день

— Разрешите? — в штабной блиндаж заглянул дежурный радист. Ворвавшийся в приоткрытую дверь порыв промозглого ветра рванул занавешивавшую вход плащ-палатку, заставил пламя «летучей мыши» дернуться, отбросив на сырые бревенчатые стены и низкий потолок дерганные косые тени.

— Входите, — призывно махнул рукой Кузьмин. — Радиограмма, та самая?