Оказалось, дедушка Алика ушел на Плешь, которая торчит посреди русла там, где река резко поворачивает на юг. Ну, резко — это если смотреть с высокого берега и знать, что тебе туда не надо. А если бежать на лыжах и искать человека, то довольно далеко. Кстати, если бы не поиски, я бы столько всего успела передумать за эти километры. Но мысль была только одна: найти. Неудивительно, что пожилой человек заблудился: город с Плешивого острова не видно, до левого берега далеко, а на правый все равно не выйдешь, запутаешься в ивах. Когда мы подбежали к дедушке Гаспару, он был на грани, это точно: телефон почти сел, а как добраться до города, дед так и не понял. Рядом горел маленький костерок. Дедушка Алика где-то потерял кованый рыбацкий ящик и варежки. Он пытался согреть руки у костра. Соленый снял свои спортивные перчатки и отдал их ему. Дед Гаспар посмотрел на него снизу вверх.
Впервые я видела такое необычное лицо. Оно было похоже на карту какой-нибудь таинственной местности. Все горы, каньоны и низины увидела я на этом лице, двумя Байкалами светились глаза. Не хотелось думать, что все эти морщины появились на его лице от старости. Всегда так было. Я поняла, что могла бы еще долго смотреть на него, — так же не хочется просыпаться, когда видишь сон о чем-то очень красивом. На секунду я даже почувствовала теплый ветер этой местности, правда, очень слабый.
— А где твои лыжи, дедушка? — спросил Алик.
— Я их сжег. Вы пришли на огонь? Ты видел мой костер? Мой сигнал вам.
— Да, конечно, ты молодец, дедушка.
На самом деле этот костер мы, конечно, не видели, пока не повернули вместе с рекой. Но как же нам стало легко, когда этот слабый огонек замаячил на реке. Мы побежали раза в четыре быстрее, чем могли.
Дедушку усадили на волокуши и повезли обратно. Надо было скорее добраться до школы, до тепла, мы старались не останавливаться и не отставать друг от друга. Но когда вдали показались огни, дедушка Гаспар вдруг крикнул:
— Погодите! Стойте!
— Что случилось? Что? Тебе плохо? Холодно?
— Сегодня же праздник, — сказал дед важно и встал с волокуш, — ваш праздник! И сегодня мое второе рождение! — И он достал из кармана дубленки армейскую флягу и поднял ее повыше. — Я хочу угостить вас! Попробуйте!
Голос дедушки звучал торжественно. Не так, как у Солёного, когда он говорит нам что-нибудь о том, что друг — это третье плечо, а как-то по-настоящему.
— Вы что, Гаспар Артурович? Это же дети!
— Э! Ты попробуй! Посмотри! — И дед дал флягу Солёному.
— Ну-ну, — пробормотал он и немного глотнул. Потом еще немного. Широко улыбнулся и передал флягу Шмагину. Генка сделал добрый глоток, улыбнулся во весь рот и так же молча передал флягу следующему. Все, кто пробовал то, что было во фляжке, сразу замолкали и улыбались. Это было похоже на какое-то волшебство. Чем таким угощает нас дедушка Алика? И вот фляга дошла до меня. В ней оказался холодный, вкуснейший малиновый компот, моя мама варит почти такой же, только я никогда не пила его на реке мартовским вечером. Никогда не видела такого старика. Я никогда даже не могла подумать, что это все может быть. Неожиданно мне захотелось смеяться от радости, но вокруг была такая тишина, что я просто улыбнулась и передала компот следующему. Последним взял флягу дедушка Гаспар. Он посмотрел на нас, как будто хотел что-то сказать, но потом передумал. Просто выпил остатки этого невероятного напитка, посмотрел в глаза каждому из нас. А потом сел в сани.
Мы молча пошли дальше. Иногда, я поняла, не надо никаких слов, чудо приходит просто так и не требует никаких слов, никаких просьб. Не знаю, как это объяснить по-другому.
Снова спасаю Гошу
Что-то происходило в нашем классе, пока незаметное. Я такие вещи чувствую. Вроде бы ничто не предвещает, все как всегда, но я чую: происходит! И точно, через несколько дней что-нибудь случается, какая-нибудь история. Жаль, что я не понимаю заранее, хорошее или плохое будет. И просчитать не получится, лучше и не пробовать.
Дома-то уже назрело: папа ходил мрачнее тучи, возвращался со службы, ложился на диван, весь вечер переключал телевизор, засыпал перед ним прямо в очках.
— Так сны лучше видно, — шутила мама. Не смешно, конечно, потому что она это говорила всегда. Всегда. Очки с папы снимали, и он как-то особенно тяжело вздыхал и отворачивался к стене. Так было каждый раз, когда начиналась призывная кампания.
Всю неделю в классе люди о чем-то советовались. Правда, я в этих разговорах не участвовала, меня никто и не звал. А в субботу у нас отменили занятия и мы пошли на соревнования. Все шли пешком, только Минька и Гоша уехали с Борискузьмичом на его «четверке».