Прочитав письмо, я узнал, что, во-первых, обязан расплатиться со всеми поставщиками, которым «Иртыш» остался должен и которые уже предупреждены об этом. После этого на очередном пароходе я должен был отправиться в Сайгон и там явиться командиру крейсера «Диана». Такого приказания я никак не ожидал, и меня удручала мысль, что не могу попасть на свой корабль и что придется с золотом путешествовать через весь Индийский океан. Но делать было нечего, и я, съехав на берег, водворился в единственной приличной гостинице Джибути. Эта гостиница была приспособлена для тропического климата: вместо оконных рам имелись ставни с жалюзи, и двери были без замков. Таким образом, когда я выходил из комнаты, золото оставалось на произвол судьбы. Такое положение меня очень беспокоило. Далеко не все население Джибути внушало мне доверие, и положение мое было, без сомнения, не из легких. Мне пришлось провести пренеприятную ночь. Утром, захватив чемодан, я поехал к консулу с твердым намерением оставить ему деньги на хранение.
Там я прежде всего справился, когда идет пароход в Сайгон; оказалось – только через две недели. Тогда я стал просить консула принять чемодан на сохранение. Узнав, какая у меня сумма, он замахал руками и заявил, что ни за что не возьмет на себя такой ответственности, и стал доказывать, что хранить деньги опасно, так как у него всего лишь простой железный шкаф, а охрана состоит из двух стражников. На это я возразил, что у меня и того нет и если он считается русским консулом, то обязан содействовать офицеру, выполняющему казенное поручение. Но это на него не подействовало, и он продолжал махать руками и утверждать, что не виноват, что я попал в такое трудное положение, и потому не желает рисковать чужими деньгами, а может быть, и своею жизнью.
Весь этот разговор меня страшно рассердил, и, не попрощавшись, я взял злополучный чемодан и вернулся в гостиницу. В довершение всего на «Иртыше» забыли положить с моими вещами патроны к револьверу, и, следовательно, из него нельзя было стрелять.
В гостинице уже ждали поставщики со счетами, и меня это даже обрадовало, так как уменьшало сумму золотого запаса. Но и после этого мой злополучный чемодан не стал легче. Я решительно не знал, чем занять две недели в ожидании парохода. Единственным делом было, по существу, питание, которое, однако, при моем одиночестве отнимало слишком мало времени. Затем оставалось спать, валяться на шезлонгах и гулять, но до бесконечности здоровому человеку нельзя, конечно, спать и валяться, а для гулянья надо покидать комнату, что опасно.
В первое время я не рисковал далеко отходить от своей комнаты и лишь позже иногда отваживался на маленькие прогулки. Спать старался днем, так как жара все равно располагала к сидению в комнате, добрую же половину ночи бодрствовал. В верхнем этаже гостиницы, где помещалась моя комната, я жил совершенно один, и было приятно, сидя на балконе, наблюдать темную тропическую ночь, мирно спящий городок, слабо плещущееся море, вдыхать свежесть воздуха и прислушиваться к тишине. По вечерам ходил в кафе, которое помещалось напротив, чтобы доставить себе маленькое разнообразие.
Так, под невольным арестом, прошло десять дней, и за это время я во всех деталях ознакомился с местной жизнью. Знал, кто и где живет, чем занимается, когда ложится спать и встает, одним словом, стал старожилом. Дни тянулись бесконечно медленно, и я с ужасом думал, что еще четыре дня придется так провести, но неожиданно консул сообщил, что в Джибути на следующий день зайдет пароход, идущий в Сайгон. Этот пароход был зафрактован французскими властями для офицеров и солдат, тем не менее он мог бы меня взять. Можно себе представить, как я обрадовался. Я поспешил выразить полное согласие, к большому удовольствию консула, которому хотелось меня сплавить и тем самым избавиться от возможных неприятностей.
Собрав вещи, заказав шлюпку и расплатившись с хозяином, я следил за горизонтом, когда покажется мой избавитель. Ждать пришлось до следующего вечера, и только за час до захода солнца пароход вошел на рейд. До парохода приходилось идти более часа, так как на веслах сидело всего два гребца. В море была легкая волна, мешавшая ходу, но вначале черные гребли сильно. Проработав полчаса, они стали о чем-то между собой переговариваться и вдруг прекратили греблю. Это мне показалось подозрительным, в особенности после того как их спокойная речь стала крикливой и можно было думать, что они ссорятся.