Моряки. Очерки из жизни морского офицера 1897-1905 гг.

Спуск и подъем брам-реи и брам-стеньги, вместе со спуском и подъемом флага, был очень красивой церемонией на парусном флоте, на судах же без рангоутов она уже не производила такого впечатления. За пять минут до захода солнца взвивался условный сигнал, и вдруг видно, как по канатам всех кораблей начинают быстро бежать человеческие фигурки. Достигнув своих мест, они останавливаются и ждут. Раздаются команды старших офицеров, и брам-реи всех мачт как одна поворачиваются и спускаются вниз. Вторая команда – и фигурки бегут вниз. В это время солнце достигает горизонта. Одновременно на всех судах начинают медленно спускать кормовые флаги и гюйсы под звуки горнов, барабанов и оркестра. Оркестр исполняет «Боже царя храни…» и «Коль славен…». На всех кораблях полная тишина, офицеры и команды стоят во фронте со снятыми фуражками. Захватывающие и величественные звуки дивного гимна разносятся по всему рейду, а на горизонте видны последние лучи зашедшего солнца. Зажигаются якорные огни… Отряд засыпает…

После многих волнений наконец плавание подошло к концу, и начались поверочные испытания и гонки. Адмирал не только присутствовал на экзаменах, но часто сам же и экзаменовал. Надо правду сказать, не у многих хватало храбрости толково отвечать. В свою очередь, робкие ответы убеждали адмирала в слабой подготовленности кадет и гардемарин, и он все больше приходил к выводу, что если суровое отношение к нам не будет усилено, из нас выйдут плохие офицеры. Было много провалившихся, их заставляли пересдавать, и тех, кто и вторично проваливался, оставляли без отпуска после окончания кампании.

Глава восьмая

Немного отдохнув в отпуске, мы начали наш последний учебный год (1903–1904 гг. – Примеч. ред.), так как уже в мае следующего года должны были стать офицерами. Приходилось терпеть за грехи прежних лет еще девять месяцев гнет адмирала Ч., которого, наверное, никогда бы не назначили директором Корпуса, если бы этих грехов не было.

Новый учебный год начался, как мы и ожидали, беспощадным преследованием за плохое учение и поведение. Все получившие дурные баллы за неделю, т. е. при двенадцатибалльной системе четыре и ниже, или замеченные в каких-либо проступках в субботу, после завтрака, приводились в картинную галерею. Когда фронт выстраивался, дежурный по Корпусу ротный командир докладывал начальнику, и тот обходил проштрафившихся кадет и гардемарин, выслушивал доклады о вине каждого. Далее шло их отчитывание и утверждение или изменение наложенного взыскания, конечно, всегда в сторону увеличения. Эти «парады» действовали на нас больше, чем аресты и сидение без отпуска, и мы их боялись как огня. Впрочем, они не менее неприятны были и ротным командирам, так как им тоже приходилось нередко выслушивать по своему адресу не очень лестные замечания.

Адмирал сильно невзлюбил нашу роту и относился к нам особенно строго. Объяснял он это тем, что мы старшие и до производства осталось всего несколько месяцев, за которые нас надо еще многому научить. Но между нами имелось несколько забубенных головушек, которые никак не могли себя взять в руки и проникнуться сознанием, что с адмиралом шутки плохи. Таким приходилось половину времени проводить под арестом и без отпуска. Двое даже ходили не то что без якорей, а даже без погон, что уже считалось самым тяжелым наказанием и означало лишение гардемаринского звания. Адмирал их предупредил, что пока они не заслужат погон и якорей, до тех пор не будут произведены в мичманы.

Наш ротный командир полковник М. (Мешков. – Примеч. ред.)[50], обладавший, несмотря на огромный рост и могучее телосложение, мягким характером и слабой волей, сильно побаивался адмирала. Впрочем, мало кто из корпусных офицеров не боялся Ч. У нас и разыгрался крупный скандал.

Дежурных офицеров в старшей гардемаринской роте не полагалось, и за ней присматривал офицер соседней младшей гардемаринской роты. Нам оказывалось некоторое доверие, и мы им гордились, но не всегда его оправдывали, и изредка в роте устраивались пирушки и карточная игра. Правда, и то и другое случалось и в других ротах, но под большим риском и оттого реже. Для игры в карты и попоек избирались укромные уголки спален, которые слабо освещались электрическими лампочками под темными колпаками. Чтобы не попасться внезапно в руки начальства, на «махалку» становились по очереди сами участники предприятия. По первой тревоге карты, вино и закуски быстро исчезали, а сами игроки и просто пирующие оказывались в разных концах спальни, под кроватями, или благополучно выбирались в помещение роты и с невинным видом засаживались за книжки. Конечно, бывали случаи, что эти затеи и не так легко сходили с рук, и по оплошности «махальных» начальство внезапно появлялось в спальне. Тогда все вещественные доказательства преступления бросались на месте, и веселящиеся господа спасались «по способностям», а некоторые попадались в руки правосудия. Но, правда, ни картами, ни вином у нас не злоупотребляли, и большинство этим и вовсе не грешили.