Морг (СИ)

Добрались до двери на двор, кое-как перенесли тележку через порог. Вайцман вспотел как медведь, сердце рвалось на волю. Олеся едва не падала с ног.

- Настоящее фэнтези с мертвецом и тремя голодными и злыми неудачниками, - зло сказала девушка и сплюнула на гравий.

Стоял тихий вечер. Тумана не было, но запах серы стоял всё тот же. Гладиолусы и хризантемы обдало первым неожиданным заморозком, по-видимому, от всё тех же бомбёжек террористов. Вдруг заорало радио, тягучий голос властного человека заголосил:

"ГРАЖДАНЕ, СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ И БЛАГОРАЗУМИЕ! ЗНАЙТЕ: ПРЕЗИДЕНТ ПОЛНОСТЬЮ ВЛАДЕЕТ СИТУАЦИЕЙ, УЩЕРБ УТОЧНЯЕТСЯ, СИЛЫ РЕАГИРОВАНИЯ УЖЕ ЗАНИМАЮТСЯ ПОСТРАДАВШИМИ! НАМ ОЧЕНЬ ВАЖНО ЗНАТЬ, ЧТО ВЫ ПОЛНОСТЬЮ ДОВЕРЯЕТЕ НАМ!"

- Суки, разве раньше нельзя было направить это самое реагирование в нужное русло?! Пока гром не грянул... Ох, святой Никола Угодник, спаси нашу отчизну, выправи нашу лодку!

По бетонированной дорожке добрались наконец до морга. Двери его были раскрыты нараспашку. Горел свет в замусоленном окне, будто кто был внутри.

- Забыли выключить и закрыть, - объяснила Олеся.

Затащили мёртвую. Один из холодильников урчал голосом тракторного двигателя.

- Куда положим? - спросил Иосиф Семёнович, чеша руку об колено.

- Хозяина нет, будем справляться сами. Ключи в тумбочке, доставайте, будем открывать и смотреть где есть место, - произнесла Олеся.

В 5-ом холодильнике было свободно. Любочку уложили со всей осторожностью. Вайцман перекрестился, про себя прошептал молитву заупокойную, весь как то обмяк. Кости его ломило, голова гудела как колокол. Бытие, злое и душедробительное, выворачивало душу и словно снег ложился на лицо.

- Я ведь наказывать его не хочу, - стал объяснять Вайцман об отношении к Стасу, - Мне раскаяние его необходимо, покаяние пред Всевышним. Буду тогда знать, что в ещё одной душе человеческой свет зажёгся.

- Стас - тяжёлый человек, - громко произнесла Олеся.

- Но он способен раскаяться?

- Если только буде умирать. Скорпионы - люди железные, их воля неподвластна разуму. Я давно это поняла, когда ещё не жила с ним. Мы ведь в детский сад, вместе ходили, в школу, на вечеринках встречались. Он очень добрый человек, но самоуверенный. Он не верит в высшую справедливость...

- Это очень печально, - замотал головой Иосиф Семёнович. - Нужен он мне как свидетель Правды на земле. Через него в Боге желаю утвердиться. Не выйдет, значит.

Олеся села на диванчик, откинулась на спинку.

- Вам это так важно? - улыбнулась она.

- Как смысл жизни. Я ведь пил безбожно, ругался матом, дебоширил. Однажды, зимней ночью, приснился мне мёртвый человек, одни кости, с моим лицом. Страшно стало, аж жуть. И голос, спокойный и властный, говорит, значит: покайся, сыне. Я по-утру побежал в церковь, что через реку, исповедовался, причастился. Но полной уверенности нет. Хочу чуда.

- Будет вам чудо, - опять улыбнулась Олеся. Ей нравился этот человек.

Фрагмент 11

Вечер вступал в ночь. Вам не кажется, что все ночи одинаковы как птицы, летящие на юг? В ночь мы уходим, в ночь возвращаемся, и значит - жизнь питается ночами, питается её холодом, её непроглядным мраком, звериным молчанием.

- Вы создаёте чудеса, дорогая Олеся? - удивился Иосиф Семёнович, высоко приподняв брови.

- Пойдёмте со мной, - и она взяла главврача за руку, и подошли к холодильникам. Девушка стала по очерёдности открывать дверцы рефрижератора, но тела девочки-утопленницы нигде не оказалось. Лежали обнажённые сморщенные тела старух и молодых людей, у одного тела не хватало головы и багровая шея, с ссохшейся кровью наводила смертельный ужас. Высунутые языки, выколотые глаза, порезанные брюшные полости...

Вайцман снял плащ, его аккуратный и цивильный пиджак с жёлтым галстуком, потрясающе стильные брюки смотрелись смешной аркадией в морге. Сам морг не принимал такое излишество, ему более шла христианско-языческое скромное постничество, максимум три цвета, и узоры в виде цветков ромашки. А тут Иосиф Вайцман, чьи корни происходили из белорусских евреев, занимавшихся портняжным трудом вкупе с рытьем могил.

Тело говорящей мёртвой девочки они нашли в траве, у того самого места, где Олеся и Стас занимались любовью. Утопленница пожелтела, рот её был приоткрыт и от туда выглядывал бледно-розовый язычок. Глаза девочки светились лучезарным светом, проникавшем во всё, что было рядом. А рядом гудела трансформаторная будка, летали шершни, жужжали зелёные мухи, вонявшие дерьмом.

-Какого чёрта ты здесь разлеглась? На очередной Вселенский Собор собралась? - Олесю бесило всё это шевеление мертвецов.

- МОЛЧИ, МАНДАВОШКА! Я ГУЛЯЮ, Я ПРОСТО ГУЛЯЮ! А ТЫ НЕ ЗАБЫЛА ЭТО МЕСТО И ВКУС КОЕ-ЧЕГО У СТАСА?!

- Олеся, прекратите богохульствовать! Какой Собор, это ведь бесовская работа - ходячие мертвецы! Боже, сохрани нас грешных, не дай силам бесовским овладеть нашими душами, святой Серафим, будь с нами в этих бедах! - речитативом молитвы возгласил Вайцман.