Морфий

Только сейчас я обратил внимание, что доктор Минэс сидит передо мной, не имея при себе ничего. Ни записной книжки, ни моего личного дела. Моя жизнь целиком находилась в её голове. Сколько ещё жизней там могли уместиться?

– А как же Софья? Она бы поняла?

– Не знаю. Уйдя, я покинул всех, её в том числе. Оборвал все связи. Сменил много имён, прославив одно из них.

Имена всего лишь идентификация. Набор символов, которые можно озвучить. Лица – всего лишь черты материи, по которым люди опознают тех, кто им знаком. Но лишившись физической оболочки, вы будете узнавать друг друга по чувствам, мыслям, эмоциям…

– Я стараюсь реже вспоминать о ней. Потому что Софьи мне не хватает больше всего. Перед ней я мог выговориться, рассказать всё, что у меня на душе. Она могла рассказать мне, что на душе у неё. Мы с ней были такими разными, но всё равно близкими. Нас сближал тот мрак, который царил в наших жизнях.

– Вы чувствовали сексуальное влечение к ней? – до отвращения выточенный вопрос из учебников по психологии, способный разрушить любое откровение.

– Знаете, я верю в дружбу между мужчиной и женщиной. Искренне верю. Но сколько бы мы не прятали это влечение, оно всё равно есть. Потому что это часть нашей животной натуры, инстинкт продолжения своего рода. Мы с Софьей, бывало, флиртовали в шутку, особенно когда выпивали вместе. Но дальше дело не заходило.

Меня тошнит от человеческих отношений, от их непостоянности и неопределенности. От привычки превращать мелкие проблемы в трагедии. Люди не умеют обращаться со своими чувствами, как дикари – с мобильными телефонами. Может, им подарили их слишком рано?

Наверное, стремление к эмоциональной чистоте превратило меня в аутсайдера.

Мне показалось, что в кабинете стало темнее. Словно свет одинокой лампы постепенно угасал, и тьма пожирала маленький островок вокруг нас.

– С Кирой у вас были такие же отношения?

– Вовсе нет. – я устал сидеть, а спина чесалась от соприкосновения с кожаным креслом. Но я не хотел снова вставать, ибо боялся, что тьма пожрёт и меня. – Когда мы с ней познакомились, я уже не подпускал людей так близко. К тому же я не хотел, чтобы что-то мешало деятельности нашей группы. Мне нравилось петь, и было комфортно заниматься этим со своими ребятами.

Доктор Минэс некоторое время сидела молча, прожигая меня взглядом. Я даже почувствовал себя неуютно.

– Даррен… Рейн. А если я скажу вам, что «My room in Hell» никогда не существовало?

– Что? Нет. Вы меня не обманете. Про нас знают слишком много людей. А наши песни? Зайдите в интернет. «Anthem of the Angels», «What lies beneath», «Dance with the Devil» – это всё хиты, разве вы их не слышали?

– Слышала. – она сделала небольшую паузу, чтобы насладиться моментом. – Это песни группы Breaking Benjamin.

Я открыл рот, чтобы ответить, но сказать мне было нечего, и застыл в позе побеждённого в споре человека. Мне нравились Breaking Benjamin. Я слушал их задолго до того, как сам начал петь в рок-группе. По крайней мере, я думал, что начал.

– А как же мои ребята? – я будто слышал свой растерянный голос со стороны. – Как же Зевс, Дана, Иннос? И Кира? Они ведь настоящие.

– Да. Они были настоящими.

– Были? – я отпрянул от горячей кожаной спинки кресла и наклонился вперёд. – Пожалуйста, хватит говорить со мной загадками.

Мне показалось, что на лице доктора появилась лёгкая грустная улыбка.

– Это люди, которых вы убили.

При желании любое дерьмо из головы можно превратить в нечто интересное для других. Главное придать ему форму, облачить в некое подобие сюжета, пусть даже размытого.

Так я высвобождал мрак из плена своих мыслей. Наделял персонажей своими целями, мировоззрением и чертами. Это делало их живыми. Заставляло читателей верить в них.

Лишь сны не желали обретать форму, угасая в моей голове, так и не увидев света.

– Нет. Это ложь. Я в своей жизни даже руки ни на кого не поднял. А вы обвиняете меня в смерти четырёх человек.

– Вообще-то шестерых. – безэмоциональный тон доктора вдруг изменился. Теперь в нём присутствовала доля садистского удовольствия. – Но тех двоих вы не знали.

– Да как такое возможно?