Море житейское

Торжественно несли Крест. Поставили, утрамбовали вокруг него землю и камни. И вдруг услышали голоса. Это были люди, человек шесть. Женщины, один мужчина. Приехали грести сено, метать стог и нас разглядели. Радость у них была великой.

- Сколько лет здесь косим и всегда воду с собой берем, - говорили они. - Так ведь и рыбаки даже тоже воду с собой везут, из реки же нельзя пить.

- Ой, женщины, а ведь я вот что скажу, - оживилась старшая из них, - ведь уже год, как тут аисты поселились. Парочка. Неспроста же.

Вечером приехал батюшка. Мы условились ничего ему не говорить. Он хвалил, что кругом выкошено и дорога к часовне сейчас просторная, а не узкая тропинка.

- Устал, полежу, - сказал он. Прилег и тут же встал. - Я же вам еды привез. И воды. Перелейте во флягу. И ехать мне уже надо.

- Батюшка, - попросили мы, - ну хотя бы на реку, хотя бы на полчасика сходим?

Он согласился:

- Да, дойдем. Хоть разуюсь, хоть по воде похожу. Ноги отдохнут. Сегодня три молебна, отпевание, еще крестил. Еще с рабочими за кирпичом ездил.

Мы пошли. Он впереди и так быстро, что мы еле поспевали.

- Какие молодцы, уже какую дорожку протоптали, - похвалил он.

Внизу я попросил:

- Батюшка, давайте сейчас свернем направо.

- Зачем?

И тут Георгий не выдержал и закричал:

- Сюрприз! Сюрприз!

И батюшка сразу все понял. Уже и Крест показался среди расчищенного пространства. Батюшка прошел по доске, вначале приложился ко Кресту и запел:

- Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим! - потом перекрестил родник, зачерпнул, напился, умылся. И все радовался: - Как милостив Господь, как милостив! Стали строить часовню, стали возрождать село, и родник открылся. Именно поэтому.

А назавтра батюшка приехал со всем необходимым для освящения. Привез и икону Святой Троицы. В домике развел кадило, и Георгий гордо нес его впереди. Пели молитвы. Пришли к роднику. Батюшка укрепил икону на Кресте.

- Здесь Троицкое, и родник, конечно, Троицкий.

Гребцы сегодня вновь работали, уже метали второй стог. Они, бросив вилы и грабли, пришли к нам. Почти все крестились.

Служили водосвятный молебен. С молитвою троекратно погружал батюшка серебряный крест в родник. Потом окропил всех освященной водой, сделав кропило из молодой осоки:

- Подходи под благословение.

Кто не умел, тому батюшка повертывал ладони, правая сверху, крестил, касался склоненных голов.

- Ну что, - весело спросил он, - вот придут антихристовы времена, сорвут с меня облачение, поведут на расстрел, а вам прикажут на меня плевать. Будете плевать?

- Да вы что, да как это так? - заговорили они. - Да мы разве не люди?

В этот день батюшка долго не уезжал. Мы еще раз сходили с ним к роднику. Уже с ведром. Зачерпывали из родника, и «Во имя Отца и Сына и Святаго Духа» батюшка троекратно окатывал нас ледяной водой. И никакая жара не чувствовалась, и никакие комары даже Георгия не кусали.

- Ну что? - весело спрашивал батюшка. - Жить захотелось? А?

- Захотелось, - отвечали мы.

А когда мы провожали батюшку и подошли к часовне, над нами пролетели два аиста.

ГОРА ФАВОР - ГОРА СВЯТАЯ

Метанойя

И вот пятый раз я на святой Фаворской горе. За что мне, такому грешному, такая Божия милость? А нынче и вовсе полное счастье - быть на Фаворе в ночь Преображения Господня. Господи, Боже мой, помоги мне взойти на святую гору своими ногами. Не жалко мне ни шекелей, ни долларов на такси, но только дай, Господи, почувствовать усталость и счастье восхождения на Фавор.

Ведь все-все в мире свершается преображением. Преображается яйцо в птенца, семечко в травинку, облако - в дождь, тропинка - в дорогу, надежда - в свершение, мальчик - в мужчину, жизнь земная - в жизнь вечную... - все преображается и приближается ко престолу Божию. И как было бы славно, думал я, чтобы тысячи обветшавших ступеней Фавора, его серпантинное шоссе, помогли мне постигнуть это великое слово -преображение, по-гречески - метанойя!

Увы, увы, увы! У нас было время, чтобы пойти на гору Фавор пешим ходом, было. И наш водитель, молчаливый палестинец, забыл его имя, обещал остановиться внизу, чтобы нас выгрузить. Но вот гляжу, мы едем и едем, уже внизу огни Иерихона, а далеко огни Заиорданья.

- Матушка! - взмолился я. - Тех, кому трудно, пусть везут, но кто в силах, оставьте. На вершине встретимся.

Везущая нас матушка Ирина адресовалась к водителю, тот воздел к небесам руки, оторвав их от руля (автобус в эти секунды сам управлялся с поворотами), и что-то сказал. Матушка перевела:

- Он сказал: зачем же мучить ноги, когда еще полиция не перекрыла въезд?