Море волнуется — раз

Папа дико вращал глазами и вопил, что врачу самому надо уходить, и даже назвал конкретный адрес.

— Покой, покой и еще раз покой, — сказал доктор, нимало не обидевшись.

А мама закрыла лицо ладонями, и по пальцам у нее побежала влага.

Мама никогда не плакала. Даже когда сама ушла «на тренерскую», вовсе не желая уходить. Но со своей бедой, — а конец спорта был именно бедой, — мама умела справляться, с папиной — не получалось. Ладка тогда жутко разозлилась и кричала, что отцу нужна поддержка, а не рыдания, и бегала по врачам, и по знакомым, и доставала лекарства, и давала взятки. Мама потерянно бродила по дому, Пашка был на стажировке за границей, и Ладка осталась совсем одна наедине со взрослыми проблемами.

И никто ничего ей не был должен. Даже врачи, будь они неладны, с их клятвой Гиппократа. Даже медсестры, не имеющие ни малейшего желания оторвать задницу от теплых диванов и сделать обезболивающий укол. Несмотря на то что помимо зарплаты получали крупные «чаевые». Ладка сама научилась ставить уколы, научилась добиваться своего, научилась открывать двери с ноги, требовать, умолять, научилась не замечать хамства, засовывать подальше гордость и чувство собственного достоинства. Это чувство, лелеемое и оберегаемое с детства весьма упорно, теперь не имело никакого значения.

Папа, конечно, поднялся, разве мог он обмануть ее ожидания. Вместо этого он обманул ожидания врачей, предсказывавших пожизненное инвалидное кресло.

После этого Ладка подала документы в медицинский.

— Дочка, не надо таких жертв, — умоляюще складывала ладошки мама, — ты же всю жизнь мечтала преподавать.

Было такое. Лет в шестнадцать она, и правда, мечтала сеять разумное, доброе, вечное, и поклялась себе с истинным юношеским максимализмом, что никогда не повысит голос, не унизит, не станет зевать на уроках от скуки, а разработает — ого-го! — целую программу, современную, новаторскую программу обучения!

Почему-то родители не вспомнили об этом, когда после школы уговаривали ее поступать на юрфак, где было все схвачено. Почему-то шибко радовались, когда она провалилась на первом же экзамене в пед, и стали ждать, когда девочка опомнится и возьмется за ум. Девочка не взялась и три года болталась, как… Словом, болталась. То принималась мороженым торговать, то в городской библиотеке убирать, то подписи избирателей собирала.

А теперь ей пришла в голову новая блажь. Так считали родители.

— Что ты мечешься в разные стороны? Попробуй лучше еще раз в педагогический, — невозмутимо советовал отец. — Надо уметь добиваться своего.

Ладка знала, что надо. И добилась, поступив в медицинский с первой попытки. И ей было плевать на косые взгляды желторотых сокурсников, за глаза называвших ее, двадцатилетнюю, старой шваброй. Или как-то вроде того.

Зато теперь до диплома оставалось всего два года, и практики у нее уже было предостаточно, и планов навалом, и усталости — выше крыши.

Казалось, еще чуть-чуть — и терпение лопнет, руки повиснут плетьми, чугунная голова треснет от перегрева, и прямо на улице она забудется тяжелым, долгим сном.

Отпуск — вот что ее спасет.

* * *

— Алле? Ты где?

— На работе, — откликнулась Соня, придирчиво рассматривая собственные ногти на подушечке у маникюрши.

— На работе?! — не поверил Митька. Обычно в редакции она появлялась только после обеда, всего на пару минут. Исключительно для того, чтобы коллеги заценили новый прикид и поделились последними сплетнями.

— Ну, почти, — неохотно уточнила Соня, — у нас тут салон красоты на первом этаже открылся, я провожу анализ качества.

Ясно. Завтра в еженедельнике «Стильная девчонка» появится статья о новых тенденциях нанесения макияжа, или как там это называется. Митька хихикнул. Сонька после окончания юрфака почему-то возомнила себя журналисткой и вот уже пару лет изгалялась в написании рекламных статей. Прибыльное дело, кто ж спорит? Но разве об этом мечтали ее родители, владельцы крупнейшей в городе адвокатской конторы? Девочку готовили для достойной смены, продолжения семейной традиции, вот как!

А Сонька вильнула хвостом, потратила недельное пособие на самый крутой ноутбук, обзавелась журналистским удостоверением, достала пухлую записную книжку и принялась на все лады рекламировать сеть ресторанов бывшего одноклассника, боулинг-клуб нынешнего любовника, салон обуви знакомого по детскому саду и так далее. Клиентов было вагон и большая тележка. А родители не переставали ныть о социальном статусе, намекая, что журналистика — совсем другая прослойка. В смысле, что ниже.

Митька раз двадцать на дню выслушивал Сонькины причитания на эту тему и все никак не мог взять в толк, откуда в ней столько упрямства. На фига, скажите, пожалуйста, сдалась ей «Стильная девчонка», если в конторе ждет теплое и прибыльное местечко адвоката?!