Море Троллей

— Такое странное чувство… Будто недостает чего-то. — Торгиль подобрала нож; Джек испугался, что она все же попытается лишить себя жизни. — Знаешь… я почему-то больше не хочу себя убивать.

— Вот и прекрасно!

— Нет, не прекрасно! Это на меня не похоже. И в битве погибнуть я тоже не хочу.

Девочка резко села, глядя перед собой безумными глазами.

— Ну что такое? — забеспокоился Джек.

— Я утратила желание рубить и жечь! Я не хочу убивать! Я забыла, как берсеркствовать! Я больше не воительница!

И Торгиль принялась кататься по земле, вырывая пучки травы, пронзительно вскрикивая, и постанывая, и рыдая в голос. Джеку оставалось только беспомощно наблюдать. Он понятия не имел, как справляться с таким безысходным горем.

Спустя какое-то время Торгиль вконец обессилела. Она лежала неподвижно на измятой, обкорнанной траве, бледная и измученная.

— Думается мне, я понял, что произошло, — промолвил Джек, когда девочка успокоилась достаточно, чтобы внимать его словам. — Больше всего в этом мире я дорожил охранной руной. А теперь я отдал ее тебе. Для тебя главным в жизни было стать берсерком. Но руна заставила тебя ценить жизнь больше смерти, так что берсерком тебе больше не бывать. Но ты все равно осталась воительницей — да выслушай же меня! — заорал он, видя, что Торгиль собирается возражать. — Ты теперь как Скакки. Он не берсерк и никогда им не будет. Ведь он унаследовал здравомыслие Хейди. Он — воин отважный и разумный, и он проживет долго, очень долго, и сумеет защитить свою семью и свою деревню от любого врага.

— Мы оба — жалкие неудачники. И что? — буркнула Торгиль.

— Мы оба сможем выпить из источника Мимира, вот что!

Джек рывком поднял девочку на ноги.

— Да если я выпью, я, чего доброго, сделаюсь скальдом еще более великим, чем ты, — сказала Торгиль, и в голосе ее проскользнула нотка былого ехидства.

— Даже и не надейся. Источник, как я понимаю, наделяет знанием, необходимым тебе и только тебе. Один просил власти — и получил, чего хотел. Мне нужна поэзия — слова, способные снять заклятие, что я наложил на Фрит. А что нужно тебе — решай сама.

И, взявшись за руки, дети зашагали вверх по холму. На сей раз склон вовсе не казался таким уж крутым: поднявшись на вершину, Джек и Торгиль даже не запыхались. Они одновременно схватились за ведро — быстро, прежде чем неведомая сила сметет их прочь. Однако ничего не случилось. Мальчик облегченно выдохнул:

— Видишь? Я был прав!

— И пчелы улетели, — заметила Торгиль.

Действительно, пчелы роились высоко в воздухе, собирая спадающую с Иггдрасиля медвяную росу.

— Ну вот, пожалуйста, — сказал Джек.

Ведро с громким всплеском ушло под воду. Мальчик потащил его наверх — мокрое, переливающееся через край. Над водой поднималось чудесное благоухание — благоухание цветов, и зеленых полей, и сосновых лесов, и меда.

— Это запах самой жизни, — проговорил Джек, улыбаясь.

Он отпил первым. Напиток был сладок — но не тягучей, одурманивающей сладостью меда, от которой так и клонит в сон. Напротив, он пробуждал ото сна. Джеку показалось, что на вкус он — что мерцающий в воде свет. Десятки воспоминаний одновременно нахлынули на Джека. Он вновь был совсем маленьким и наблюдал, как отец строит дом. Он сидел перед ульями и слушал, как поет мама. Он устроился под рябиной рядом с Бардом. Все запахи мира, все напоенные теплом ароматы вновь нахлынули на него. Перед его мысленным взором возникли все до одного облака, плывущие над вершинами гор, все до одной рыбы, что поднимаются к поверхности сцапать муху, все до одной ласточки, рассекающие воздух. И все это казалось немыслимым чудом. Все бурлило жизнью.

— Сработало? — прошептала Торгиль. — Ты сможешь исцелить Фрит?

— Еще не знаю как, но узнаю, когда придет время, — отозвался Джек.

Тогда отпила Торгиль. Смертельная бледность, что проступила у нее на лице у подножия холма, разом схлынула. Щеки порозовели. Глаза, исполненные скорби и безнадежности, вспыхнули живым интересом.

— Птицы! — воскликнула Торгиль, опуская ведро на землю. — А ведь они и впрямь занятные, при всем их дурацком легкомыслии. А цветы — ты только посмотри на цветы! — они же красные, и синие, и желтые, и розовые! В жизни таких красок не видывала! А блики под деревом! Они же все время двигаются, точно морские волны.

И Торгиль побежала вниз по холму, восклицая при каждом новом открытии, все глубже погружаясь в чудеса и красоты волшебной долинки.

А Джек извлек на свет склянку с изображением мака — содержимое ее давно использовали, а саму склянку Фонн вымыла — и погрузил сосуд в ведерко.

— Нет, — произнес сумеречный голос.

Под деревом стояла самая юная из норн. Она протянула руку к склянке.

«Это для Руны, — мысленно попросил Джек. — Он слишком стар, чтобы добраться сюда, но он заслужил право испить из источника. Он пожертвовал свой голос, служа своему народу. А свою величайшую песнь подарил мне».

Норна умолкла. Она шагнула к дереву, а в следующий миг затерялась, исчезла среди глубоких теней и трещин коры.

— На что это ты загляделся? — окликнула его снизу Торгиль.