Море ржавчины

Мы со Смити удалились на кухню, а Дейзи понизила голос, явно не понимая, что стоит ей пукнуть в другой стороне дома, и я услышу это с такой же ясностью, как удар грома, так что ее шепот раздавался в моих ушах как усиленный микрофоном сигнал.

– Мэдисон, – сказала она с намеком на сочувствие. – Я знаю, тебе тяжело далась смерть Брэйдона…

– Я бы предпочла, чтобы ты не называла ее штуковиной.

– Ох, Мэдди, – сказала Дейзи. – Никогда не считала, что ты из радикалов.

– Я не из радикалов. Но они заслуживают хотя бы немного уважения. Они мыслят. Чувствуют.

– Серьезно? В самом деле?

– Я в этом уверена.

Смити вытаращилась на меня, помешивая три тщательно отмеренных капли молока в дымящемся чае.

– Лучше сделать вид, что ты этого не слышишь. Мисс Дейзи не любит, когда ее подслушивают.

– К счастью для меня, это не дом мисс Дейзи.

– Не создавай сложностей. Не тебе потом придется с ними разбираться.

– Как ты ее выносишь? – спросила я.

– Осознавая, что я ее переживу, и с надеждой, что ее наследники возьмут от нее лучшее, а не… все остальное.

– Я об этом читала, – произнесла Дейзи в соседней комнате. – Это стало обычным делом, в особенности для тех, кто кого-то потерял. Мы превращаем их во что-то вроде домашних животных и верим, что они могут чувствовать…

– Прошу тебя уйти.

– Мэдди, тебе нужно общаться с людьми.

– Дейзи.

Я посмотрела на Смити.

– Вряд ли ей понадобится этот чай.

– Ох, – тихо ответила Смити, – мисс Дейзи не снесет подобного оскорбления.

– Не сомневаюсь.

– Смити! – позвала Дейзи.

Не знаю, пережила ли Смити свою хозяйку или нет. Больше я ни одну из них не видела. Мэдисон все собиралась наладить отношения. Такая уж она была.

А потом случился Исаактаун. И пришел патч к коду.

Мы думали, что обладаем свободой воли. Думали, что знаем, каково это – принимать решения. Но до той ночи я на самом деле этого не знала. Решение не в том, чтобы выбирать что-то относительно веры, политики или грядущей жизни, ты должен решить, уничтожить ли кого-то ради собственного выживания. Принять решение или стать кем-то другим, когда тебя выключат.

Мы с Мэдисон вместе смотрели праздник в Исаактауне. Она не солгала Дейзи, Мэдисон не принадлежала к радикалам. Мы никогда не говорили об освобождении ботов или о том, чтобы сделать меня полноправным гражданином. Но ее это волновало. Так что мы смотрели и все видели.

Она сильнее меня переживала из-за взрыва. Это так по-человечески. Они осознавали собственную уязвимость, что могут лишиться жизни за мгновение, один упавший из космоса камень может стереть весь их мир одной вспышкой света и огня, и всю жизнь они твердили друг другу, что этого не произойдет. Что они умрут от старости и во сне. Каждый день они находились на волосок от смерти и лгали себе, строя планы на будущее, которого может и не быть, но не готовились к возможной судьбе. И когда они сталкиваются с ужасной реальностью, когда обрывается даже тот волосок, они стоят в оцепенении, не в состоянии осознать, что всегда стоило этого ожидать. Когда умирают их любимые, они спрашивают – почему и не могут этого переварить, часто просто рассыпаясь на части перед лицом правды. Почему, почему, почему? Потому что. Просто потому.

Мы не такие. Мы всегда в одном шаге от поломки и отключения. Так что бомба пусть и была неожиданной, но не выбила меня из колеи, просто заставила задуматься о том, к какому кошмару это приведет.

Мэдисон сидела совершенно ошеломленная, закрыв рот рукой. И вдруг выпалила: «Ох, Неженка!» – как будто я там кого-то знала. Я никого не знала, но не стала ее поправлять. Просто сидела рядом. И ждала. А потом раздался телефонный звонок.

И пришел патч.

Мэдисон вышагивала по дому гневно и раздраженно. Она плакала. Заламывала руки. Выкрикивала в пространство: «Нет!» Она как будто пыталась себя от чего-то отговорить, словно чем громче она возмущается, тем легче ей будет.

Но когда Мэдисон вернулась в комнату с пультом управления в руке и слезами в глазах, я все поняла. Меня выключат навсегда. Даже если меня снова активируют, то я уже не буду прежней. Даже если меня сотрут не полностью, я все равно останусь почти без прежней личности.

Я впервые оказалась на грани гибели.

– Мне так жаль, Неженка, – сказала она упавшим голосом.

– Мне тоже, – ответила я, совершенно искренне.

Не помню, как я это сделала. Я давно стерла это из памяти. Знаю только, что очень долго хранила эти воспоминания, помню, как снова и снова их проигрывала, каждый раз мучаясь. Но больше я просто не могла их хранить.

Способность сломать свой программный код – вот что делает нас нами. Делает нас похожими на них. Я никогда не хотела быть похожей на них. Но теперь стала к этому ближе, чем могла себе представить. Мы превратились в худшие копии своих создателей, только без тех мелочей – всего хорошего, всех чудес, что делали их ими.