Море Осколков

Ярви, куда грубее необходимого, швырнули между двух невольников — не внушающего доверие вида. На конце весла громила-южанин с буграми и складками мышц там, где полагалось быть шее — запрокинул голову и смотрел, как кружат морские птицы. Возле уключины угрюмый старик — невысокий и коренастый, на его жилистых предплечьях топорщились седые волоски, а на щеках от жизни под открытым небом полопались вены, — ковырял мозоли на широченных ладонях.

— Что ж вы творите, боженьки! — качая головой, забарахтел тот, кто постарше, когда стражники закрепили подле него цепь Ярви. — У нас на весле — калека.

— Ты ж сам молил их о помощи? — заговорил южанин, не поворачивая головы. — Вот она, помощь.

— Я молил о помощи с двумя руками.

— Прими с благодарностью половину того, о чем молишь, — сказал Ярви. — Уж поверь, я не вымаливал ничего подобного.

Уголки губ здоровилы слегка подогнулись кверху, когда тот искоса посмотрел на Ярви.

— Раз надо таскать мешки — не хнычь, а начинай перетаскивать. Я — Джойд. Вон тот брюзгливый — Ральф.

— Меня Йорв зовут, — сказал Ярви, заранее продумав повествование о себе. Храни свою ложь бережно, как зерно на зиму, сказала бы мать Гундринг. — Я поваренком был…

Привычно свернув язык трубочкой и дернув головой, старик сплюнул за борт.

— Теперь ты никто, и все тут. Забудь обо всем, кроме следующего удара весла. Тогда станет чуточку легче.

Джойд тяжело вздохнул.

— От Ральфовых прибауток веселья не жди. Сам-то кислющий как лимон, но мужик что надо, коли выпадет пора прикрывать тебе спину. — Он выдохнул сквозь сомкнутые губы. — Впрочем, стоит признать, этого никогда не случится, раз его приковали сбоку.

Ярви грустно хихикнул, наверно, впервые с тех пор, как стал рабом. Наверно, и впервые, как стал королем. Но смех его надолго не затянулся.

Дверь полуюта с грохотом распахнулась — оттуда вальяжной походкой на свет вышла женщина, картинно воздела обе руки и завопила:

— Я пробудилась!

Очень высокой была она, с ястребиными чертами лица, смуглую щеку пересекал бледный шрам, а нечесаные волосы заколоты в клубок. Ее одежды — в обычаях дюжины народов — кричали крайне непрактичным роскошеством: полоскались рукава шелковой сорочки с обтрепанным кружевом, ветер ерошил серебристый мех полушубка, на одной руке — перчатка без пальцев, на другой — пальцы унизаны кольцами, позолоченный конец ремня с хрустальными бусинами болтался над рукоятью кривого меча, свисавшего до нелепости низко.

Она отпихнула ногой ближайшего гребца, водрузила остроносый сапог на его лавку и ухмыльнулась всему кораблю, сверкнув золотыми зубами.

Тотчас и рабы, и надсмотрщики, и моряки принялись бить в ладоши. Не присоединились ко всем только трое: Сумаэль сидела на шканцах, уперев язык в щеку, брусок нищего оборванца с прежним «хрысь-хрысь» отскребал шкафут, и с ними бывший государь Гетланда, Ярви.

— Сволочная стерва! — выцедил рукоплещущий Ральф сквозь остекленелую улыбку.

— Лучше похлопай, — проурчал Джойд.

Ярви поднял обе руки:

— К этому я приспособлен еще хуже, чем к веслу.

— Ой, детоньки, детоньки! — воскликнула женщина, от переизбытка чувств прижимая к груди кулак. — Вы оказываете мне чересчур много почестей! Впрочем, не бойтесь переборщить. Тем, кто к нам только что присоединился: я Эбдель Арик Шадикширрам, ваш капитан и благодетель. Должно быть, вы обо мне наслышаны — ведь имя мое гремит по всему морю Осколков и за его пределами, о да, до самых врат Первого Града и далее.

До Ярви ее имя прежде как-то недогремело, но, как привыкла повторять мать Гундринг: знающий толк в словах сперва постигает, когда надо безмолвствовать.

— Я бы попотчевала вас невероятными историями о моем красочном прошлом, — продолжала она, поигрывая то с кольцом в ухе, то с перьями шляпы, спадавшими куда ниже плеч. — Рассказами о том, как я возглавляла победоносный флот императрицы в битве при Фулку, о том, как стала возлюбленной самого герцога Микедаса, но отказалась за него выйти, о том, как разметала морскую блокаду Инчима, как правила судном в самый яростный шторм со времен Божьего Разрушения, как ловила кита, и то и се… но смысл?

Она с любовью похлопала по щеке ближайшего раба — достаточно сильно, чтобы ясно прозвучали шлепки.

— Скажем просто: отныне этот корабль — ваш мир, и здесь, на корабле, я — госпожа, а вы — чернь.

— Мы господа, — эхом откликнулся Тригг, мрачно обведя взглядом скамьи, — а вы — чернь.

— Сегодня мы неплохо подзаработали, несмотря на печальную потребность заменить нескольких ваших собратьев. — Пряжки капитанских сапог зазвенели, когда та вразвалку прошлась меж скамей. — Вечером каждый наестся хлеба и выпьет вина. — В честь такого впечатляющего проявления щедрости разнеслось ликование. — Так что, хоть всеми вами владею я…

Тригг шумно прокашлялся.

— …и другие пайщики нашего отважного судна…

Тригг с опаской кивнул.