Море Дирака

К Алексею Степановичу ходить было некогда. Все время отнимала беготня по лабораториям. Приходилось много разговаривать, убеждать, добиваться, просить, протестовать. Жизнь была что надо. Без отдыха и срока.

Через несколько дней пришли результаты анализов. Черныш засел за проверку. Но хорошее настроение исчезло. Им овладело предчувствие неминуемого поражения. Так и вышло. Данные в точности подтверждали вывод Захарова: деньги изготовлены фабрикой «Гознак».

Черныш вновь и вновь сопоставлял анализы. Все то же. И никуда от этого не уйдешь. Все словно сговорились во что бы то ни стало подтвердить нелепую, невозможную версию о государственном предприятии, производящем фальшивки.

Все приходит в свой черед. Обязательно приходит. Неминуемо. Вот и Черныш познает всю горечь неудачи. Не такая уж она победная, эта профессия исследователя-криминалиста. Вечерние бдения, тысячекратное пересматривание знакомых материалов, проверка проверенного, нудное, кропотливое копание в мелочах, когда уже заранее известно, что ничего не выйдет. Появляется ощущение особого постоянного отупения, которое можно снять только чашкой горячего кофе или долгим, глубоким сном. Домой теперь Черныш возвращался поздно, когда тетя Наташа и дядя Максим уже сладко похрапывали в своей комнате.

В коридоре горела потемневшая от пыли сорокаваттная лампочка, зажженная специально для него. Черныш осторожно, на цыпочках пробрался к вешалке, разделся, затем прошел на кухню. На пластмассовом столике, покрытом желтой в голубых яблоках клеенкой, его дожидался еще теплый кофе, черный хлеб, молоко и мед в стеклянном бочонке.

Черныш ел, пил и думал. Запах пчелиного меда смешивался с ароматом болгарской сигареты «Джебел», мысли становились спокойнее, упорядоченное. Они уже не налезали друг на друга, ими можно было управлять.

Черныш отодвинул посуду на край столика и положил перед собой маленькую книжечку в глянцевитом переплете. На ней через все поле протянулись немецкие слова, а за ними темно-зеленое худущее лицо узника, перечеркнутое линиями колючей проволоки.

Книжка попала к нему совершенно неожиданно. Третьего дня он зашел к Алексею Степановичу. Библиотекарь, как всегда, встретил его очень приветливо и пригласил к себе за перегородочку.

Черныш подумал-подумал, да и рассказал библиотекарю о своих неудачах.

— Самое неприятное, что это первое мое дело. Очень хотелось бы оправдать доверие Гладунова, но никак не могу отыскать концов. Мне непонятно, за что здесь следует ухватиться.

— Да, так, как правило, и бывает. Хочешь, но… — задумчиво сказал Яриков. — Такая уж это работа. Нужно терпение, дорогой Гришенька. Вы своего добьетесь.

Он помолчал немного, потом добавил:

— Жаль, конечно, что это задание отвлекает вас от высоких теоретических исследований. Но что ж, это случается почти со всеми, всегда находятся серьезные практические задачи, которые нужно…

Яриков не окончил мысли и вдруг сказал:

— Слушайте, Гриша, давайте по вашему делу запросим «Анну»?

— Зачем? — удивился Черныш. — Я пересмотрел всю литературу, начиная от Адама, ей-богу, это мне мало помогло.

— Э-э, не говорите так, — покачал головой Яриков. — Вы смотрели только материалы, имеющие отношение к подделке денежных знаков. Для диссертации этого, может быть, и достаточно, но для дела мало. Многое выпало из вашего поля зрения; например, особенности технологии или распространения фальшивок. Наша «Анна» обладает не только фактической памятью, но и ассоциативной. Она умеет сопоставлять и может выдать справку по любому мало-мальски интересному признаку. Есть у вас такой вопрос к «Анне»?

— Как же, — оживился Черныш, — вот хотя бы история с одинаковым номером на всех бумажках. Я нигде не встречал ничего подобного. Начиная еще с 1808 года, когда император Наполеон выпустил первые фальшивые ассигнации в двадцать пять и пятьдесят рублей. Запросите-ка вашу «Анну». Может, что и узнаем.

Через несколько дней ответ был получен. Это было название немецкой книги. Машина дала русский перевод. «Стена». Воспоминания немецкого антифашиста Августа Карстнера. «Анна» сообщила, что книга имеется только в Ленинградской библиотеке имени Салтыкова-Щедрина.

Черныш пожал плечами.

— Ну и что? — спросил он. — При чем тут антифашист Карстнер?

Яриков смутился.

— Да, это что-то… Если б еще дело шло о старых деньгах, а тут ведь две реформы… Может быть, она и ошиблась. Но вы все же посмотрите книжицу. Я выпишу ее для вас по межбиблиотечному абонементу.

Вот и лежит перед Чернышом эта самая немецкая книга с красными, кровавыми буквами на тающем лице узника нацистских лагерей. Он вооружился немецко-русским словарем и погрузился в незнакомый текст.

А спать-то хочется. Как-никак с утра на ногах. Минут через тридцать он все-таки отбросил книгу.

— Нет, все это чепуха, — пробормотал он. — «Анна» ошиблась, книга не имеет никакого отношения к проблеме фальшивых денег. Нужно идти спать.

Может, оно и не чепуха, конечно… Но глаза уж больно слипались.

На другой день у него состоялся разговор с Гладуновым. Тот некоторое время расспрашивал Черныша, затем махнул рукой.