Мор

— Узнаешь в свое время, — хмыкнул я и перебрался к Гуго. — Долго нам еще?

— Нет, уже подъезжаем.

И в самом деле — пустые поля сменились окруженными рощицами фруктовых деревьев усадьбами; дорога понемногу расширилась, и теперь время от времени нас обгоняли направлявшиеся в город повозки. На обочинах ютились крытые соломой мазанки, изредка на глаза попадались колодезные журавли. За плетеными заборами копошились вставшие спозаранку селяне, к небу от печных труб тянулись жиденькие струйки дыма, а легкий ветерок то и дело доносил аромат свежего хлеба.

Сельская, блин, идиллия.

— Кушать хочется, — печально протянула Берта, выразив таким образом наши общие чаяния.

— Ничего, тебе поголодать не вредно будет, — не смог промолчать Гуго.

— С чего бы это? — удивилась циркачка, демонстративно проведя рукой по талии. — С чего ты взял? Да и не всем худышки нравятся. Скажи, Себастьян!

— Хватит уже! — взорвался я, улегся на покрывавшую днище солому и предупредил: — И только попробуйте меня побеспокоить, пока до города не доберемся! Вовек не забудете!

— Да ладно, чего там, — вздохнул фокусник и начал насвистывать себе под нос незамысловатый мотивчик.

— Перестань!

— Это «Полет стрижа»! — возмутился Гуго. — Маэстро Антонио гениален! Его оперы ставят по всем Святым Землям! Как, вообще, можно не любить искусство?

— Искусство — люблю, но не в твоем исполнении, — хмыкнул я.

— Я, между прочим, с Лири-старшим знаком был, — пробурчал фокусник, — и он даже звал меня в свою труппу…

— А ты? — заинтересовалась Берта.

— Отказался, конечно! Папенька у маэстро Антонио тем еще жуликом был! — рассмеялся Гуго и предложил: — Сухарь будешь?

— Давай, — вздохнула девушка и достала из тюков фляжку с водой.

— Вот всем и говори, мол, хозяин на сухарях и воде держит…

— Тише вы там! — потребовал я, перевалился на другой бок и как-то совершенно незаметно для себя самого задремал. Оно и к лучшему…

4

Растолкали меня уже в Рживи. Хотя что значит растолкали? Всего-то Берта своим нежным голосочком «просыпайся, дорогой» прошептала, а такое впечатление — со всего маху под дых заехали.

Вскинувшись, я спросонья завертел головой по сторонам, потом выругался и соскочил с телеги в дорожную грязь.

— Испугался? — рассмеялась циркачка.

— Иди ты, — пробурчал я, разглядывая окруженные невысокими заборчиками дома. Добротные крыши, резные наличники, застекленные окна. Сразу видно, не деревня какая-нибудь, а окраина пусть и захудалого, но городка.

Вон и столб с герцогской лилией в землю вкопан. Коронный город, и никак иначе.

— Но ведь легче стало? — стрельнула глазками Берта. — С утра сам не свой был.

— Стало, стало. Спасибо большое.

Пусть на душе по-прежнему скребли кошки, но уже не хотелось затянуть на шее веревку с камнем и сигануть в омут. Вроде пустяк, да только и это дорогого стоит. Когда так и тянет утопиться, на работу сил уже просто не остается.

— Мы в «Яхонтовую жабу» заселимся, — предупредил Гуго. — Дыра жуткая, но сразу напротив питейное заведение имеется из приличных. Приезжие торговцы туда частенько после трудов праведных рюмашку-другую опрокинуть заходят, поэтому на чужаков никто пялиться не станет.

— Значит, там и встретимся. — Я стянул с телеги сумку, хлопнул фокусника по плечу и зашагал к карете, возница которой, не мудрствуя лукаво, завернулся в плащ и дремал на козлах. — Обживайтесь пока.

Гуго взмахнул вожжами, и телега, чавкая в грязи колесами, поехала вдоль улицы.

— До встречи, дорогой! — елейным голосочком попрощалась Берта.

Я только рукой махнул. Встрепенувшийся при моем приближении возница зябко передернул плечами, сладко зевнул и начал приглаживать торчавшие в разные стороны усищи.

— Добро пожаловать в город, ваша милость! — Он предупредительно распахнул дверцу кареты. — Куда изволите?

Загорелый до черноты мужичок средних лет с торчащими из слишком коротких рукавов форменной куртки жилистыми запястьями чем-то неуловимо походил на отставного моряка, списанного с корабля за беспробудное пьянство. В действительности же Валентин Дрозд был наглядным подтверждением тезиса об обманчивости внешности, поскольку не только не имел никакого отношения к флотской службе, но и не испытывал пагубного пристрастия к горячительным напиткам.

Этим, впрочем, его достоинства по большому счету и исчерпывались. И какого рожна вербовщику Тайной службы приглянулся усач, оставалось для меня загадкой.

— В гостиницу, Валентин. — Я закинул сумку на лавку, сам забрался следом и на всякий случай уточнил: — Ты ведь здесь Валентин?

— Так точно, командир, — блеснул золотым зубом подручный и захлопнул дверцу. Вскоре раздался звонкий шлепок, и покачнувшаяся карета тронулась с места.