Ее Превосходительство. Ах, как это трогательно! Господин Мухоморов, как вам, надеюсь, известно, самый умный человек в нашем городе; его открыл нам наш дорогой барон…
Барон. Это такой русский ум!
Голоса. Известно, известно!
– Просим!
– Садись, Мухоморов.
Мухоморов
Ее Превосходительство. Ах, как романтично! Садитесь, пожалуйста, или что? Но – уже, это прекрасно. Скажите, ведь у нашего Пушкина также была муза?
Мухоморов. Как же-с. Была.
Ее Превосходительство. Ах, господа, когда я подумаю, что тень великого Пушкина присутствует между нами, то мне становится страшно, я плачу. Не удивляйтесь, господа, я слабая женщина. Правда, когда мне пришла идэя поставить в нашем Коклюшине памятник великому Пушкину, я – вы понимаете? Но теперь, когда – вы понимаете? Но почему же мы не заседаем? Или мы уже? Прошу вас, господа, заседайте, заседайте! Я умоляю!
Гавриил Гавриилович. Что же, можно. Пал Карпыч, вы, как градский голова, бессменный наш председатель – открывайте.
Голова. Открывать-то открывать…
Барон. Нет, нет, просим.
Голова. Наше дело простое, торговое, и как по примеру прочих, так куда уж: с суконным рылом да в калачный ряд. Главное, не могу я за себя поручиться: такого могу наговорить, что и до завтраго не прочихаешься… А тут еще тень, говорите. Эх! Стало быть, открывается. Звоночек бы мне…
Ее Превосходительство. Я даже боюсь вас! Иван Иванович, дайте председателю звоночек – но как, уже?
Голова. Спасибо, милый. Кому желательно?
Некто
Еремкин. Позвольте мне, я быстро. Нет, нет, я без но. Просто надо, чтобы Павел Карпович, в ознаменование и, так сказать, в присутствии столь почтенных лиц, выяснил нам значение, если смею так выразиться, высказал свой просвещенный взгляд на творения и личность усопшего поэта. Я уже, кончил!
Гавриил Гавриилович. Да, не мешало бы выяснить, а то я что-то не понимаю. Нуте-ка, Пал Карпыч, понатужьтесь!
Голова. Что? шутите вы, что ли? Да как же я выясню? Нет уж, господа, ей-Богу, увольте: что касается остального, так я на все согласен, ей-Богу, а уж выяснить ничего не могу. Учены мы на медные деньги, я и счета правильно-то написать не умею, а вы говорите: выяснить. Ну, Пушкин и Пушкин – что ж тут неясного?
Ее Превосходительство. Ах, как стыдно! Неужели вы не знаете Пушкина?
Голова. Как не знать – знать-то я его хорошо знаю, я его окончательно знаю – как не знать! Но только зачем это выяснять? Ну, собрались, ну, и слава Богу, и тому порадоваться надо. Я, извините, от дела отбился с этим Пушкиным, а вы еще говорите, выяснять. Стало быть, ясно, коли собрались. Я же первый и три рубля взнес: стало быть, знаю, коли взнес; не знал бы, так не взносил бы. А вы, Гаврил Гаврилыч, чем усмехаться над моим убожеством да голову мне морочить, лучше взяли и сказали бы.
Гавриил Гавриилович. Позвольте, при чем я тут? Как всем известно, я вовсе уж не такой поклонник господина Пушкина, и зачем я стану говорить? Не желаю говорить, вот и все. В комиссию я согласен, потому что образованный человек, все понимаю, а говорить мне нечего. Пушкин! Ну, и ставьте памятник Пушкину, а если вы его не знаете, так это стыдно. Я, например, все наизусть знаю; не люблю – но знаю.
Еремкин. Да, стыдно, стыдно.
Некто. Нехорошо.
Барон. И даже некультурно.
Маслобойников
Фраков. Помилуйте! Нам оказана такая честь.
Маслобойников. Прожектики-то принесли? Ну, ну, сейчас, дайте о деньгах сказать. Как на мне лежит счетная часть, так должен я отчитаться… Вот тут
Ее Превосходительство. Три миллиона – этого хватит?