– И его… надо… на гриле? – заикаясь, выдавила из себя вопрос Томуська. – Ни за что!
– Ага, – в полном ужасе подхватила я. – И что с ними делать?
– А сколько их?
Я пересчитала комки:
– Десять.
– Катастрофа! – всхлипнула Томуська. – Давай похороним бедолаг во дворе. Пойду за пустой коробкой из-под печенья, в кладовке лежит.
Заплакав, подруга ушла, а я принялась аккуратно разворачивать остальные бумажки, и очень скоро передо мной оказалось десять штук умилительно хорошеньких, но мертвых кнаккеров.
Ощущая себя несостоявшимся каннибалом, я взяла бутылку с водой и отвернула пробку. Бабах! Мои руки вздрогнули, жидкость из пластиковой тары пролилась прямо на трупики несчастных, предназначенных для съедения зверушек. Я нервно оглянулась – на плите покачивалась невесть откуда взявшаяся здоровущая чугунная сковородка.
– С добрым утром, – произнес компьютер, – настала пора пожарить кашу!
Я перевела дух и заорала:
– Совсем с ума сошел? Скоро ночь! И кашу не жарят! Глючный кретин!
С пола послышалось тихое шуршание, я опустила глаза вниз и завизжала:
– Помогите!!!
Из стены вновь начали выскакивать яйца, а тостер возмущенно завел: «Хлеб закончился, хлеб закончился, хлеб закончился…»
– Что случилось? – завопила издалека в ответ на призыв Томуська. – Что? Бегу! Эй, Вилка, ты жива?
– Кнаккеры… – обморочным голосом прошептала я. – Где они?
Тамарочка, примчавшись в кухню, уперлась взором в бумагу:
– Ой, нету! Смотри, смотри, вон один бежит! Да как быстро! Эй, стой, стой! Вилка, очнись, их надо поймать!
Спустя полчаса мы вернулись на кухню и сели у стола.
– С ума сойти… – бормотнула Томочка. – Хорошо хоть дома никого нет.
– Кстати, где все наши? – насторожилась я.
– Сеня повез Никиту в цирк, а потом они заедут за Крисей, та в гостях у подружки. Нехорошо, конечно, мальчишке режим ломать, но у Семена практически нет выходных, детей совсем не видит, – протянула подруга. – Слушай, что нам делать?
– Молчать, – быстро ответила я. – Иначе меня убьют. Никому ни слова!
– Это навряд ли поможет, – покачала головой Томуся.
Я оперлась подбородком на сложенные на столе руки.
– Дом чужой, так?
– Верно.
– Всякие прибабахи тут дорогие…
– Да.
– Вдруг эти кнаккеры проводку сгрызут? Нас тогда заставят здесь капитальный ремонт делать. А так – ничего не знаем, никого не видели…
– С добрым утром! – ожил компьютер. – Сегодня десятое декабря тысяча восемьсот двенадцатого года.
– Во, – подняла я брови, – слышала? Французы под Москвой, сейчас их Кутузов по старой смоленской дороге прочь погонит. Не волнуйся, мы победим.
Томуся заморгала, я обняла подругу.
– Понимаешь, мы оказались в сумасшедшем доме, тут все глючится. Но если узнают про кнаккеров, нас сделают виноватыми. Дескать, когда вас в здание впускали, компьютер работал лучше некуда, ваши кнаккеры его испортили, оплачивайте счет за ремонт. Миллион долларов.
– Может, они ядовитые, – дрожащим голосом предположила Томусечка.
– Эти милые зверюшки? Вовсе нет, – бодро ответила я. – Давай живо уберем упаковку, и…
– Есть дома кто? – закричал из холла Олег.
– Хлеб закончился, – возмущенно откликнулся тостер, – хлеб закончился…
– Заткнись, – прошипела я и со всех ног кинулась прятать пустые ящики.
Не успел Куприн съесть суп, как домой вернулись Сеня, Никита и Кристина. Вечер потек своим чередом. Усталый малыш поднял крик, из стены посыпались яйца, компьютер, ошалевший от детского вопля, решил каждые пять минут монотонно сообщать: «На улице сто пятьдесят восемь градусов тепла…»
А телевизор в гостиной не желал показывать ничего, кроме доселе мне неизвестного некоего подмосковного канала. Похоже, он вел трансляцию из расположенного неподалеку населенного пункта и предназначался исключительно для аборигенов – среди основных новостей было озвучено сообщение об опоросе свиньи Милки, проживающей по адресу: Коммунистический тупик, дом один.
– Это просто черт знает что, – устало протянул Олег, услыхав про новорожденных поросят.
– А на мой взгляд, даже мило, – сонно подхватил Семен. – Лучше я про хрюшек послушаю, чем об очередном теракте узнаю.
Олег хмыкнул и пошел в свою комнату. Сеня продолжал дремать в кресле, Кристина вяло ковырялась вилкой в остатках макарон, Никиту Томочка повела спать, я мирно ставила тарелки в посудомойку. На короткое время в доме воцарилась тишина, прерываемая лишь тихим звуком телика, который теперь демонстрировал концерт местной художественной самодеятельности – пасторально-ностальгическое зрелище.
– Мама!!! – раздался вопль наверху.
Я уронила тарелку.
– Что? Где? – встрепенулся заснувший было Семен.
Кристина вскочила и понеслась по лестнице вверх, я, забыв про осколки на полу, ринулась за девочкой.
Вопль летел из спальни Олега. Отпихивая друг друга, мы с Крисей вбежали в просторную комнату и замерли, ожидая увидеть нечто ужасное. Но помещение выглядело обычно, только около помпезно широкого и высокого ложа стоял Куприн, издававший паровозные гудки.
Поняв, что муж цел и невредим, я слегка успокоилась и спросила:
– Зачем так кричать?
Олег начал тыкать рукой в кресло, уютно расположенное у торшера.