Читаем Монстр сдох полностью

— На полтинник ты зря пасть разинул, — сказал он Гурко. — Полтинник тебе никто не даст. Червонец могу добавить, если перестанешь горбатого лепить. Плюс поживешь еще чуток. Не так уж плохо, а, Вань?

— Смотря для кого.

— Объясни, как вышел на Сидора? Ты ведь против него слишком мал. Вошик — не больше.

— Не могу сказать.

— Теперь кассета. Где она?

— Кассета против следующей проплаты.

— Не смеши, парень. Сам же сказал, что кассета у Сидора. Выходит, ты к нему сходишь, заберешь кассету и передашь мне? Или у тебя их несколько?

— Будут доказательства, что одна. Мы по-честному играем.

— Как же ты ее получишь?

— Важен факт, да? Кассета у вас, остальное — мои проблемы. Но — против денег.

Смазливый, шустрый, хамоватый, подумал Никита Павлович. Таких девки любят. Если Агата в доле, тогда все сходится. Удобно — всю кучку одним разом срыть.

— Сроки?

— Через три дня. Отдельно сообщу.

— Родители у тебя есть, Вань?

Гурко усмехнулся.

— У кого их нет. Чай, не от дерева уродился. Но тебе их не достать.

— Неужто померли?

— Считай, что так.

— Чин у тебя какой? До старлея хоть дослужился?

— Умный Вы человек, Никита Павлович, даже слишком. А со мной, сколь ни тыкай, все пальцем в небо.

— Почему так?

— Из разных мы поколений.

— Что ж, понимаю... — Никита плеснул себе в чашку. Пора двигать, но что-то его держало.

— А эта, которую за мной посылал, кем тебе приходится?

— Потаскуха, — сказал Гурко. — Честная давалка.

Приглянулась, а?

— Пожалуй, побудет пока у меня. До выяснения всех обстоятельств.

— За сколько?

— Что за сколько?

— Сколько дашь за нее? Учти, девка вышколенная, справная. И для удовольствия, и так. Всему обучена...

Пару тысчонок, не много будет?

— Нравишься ты мне, — неожиданно признался Никита Павлович. — Вижу, пустой, ломаный, а нравишься. Лихо на проволоке танцуешь. Убивать-то доводилось?

— Где уж нам.

— Если все сполнишь, как сулишь, возьму тебя в штат. Со временем, даст Бог, человеком станешь. Пойдешь ко мне служить?

— Зависит от суммы вознаграждения, — застеснялся Гурко.

<p>Глава 5</p><p>АККОРД В СТИЛЕ РЕТРО</p>

Во субботу, по обряду — светлая банька. Омовение тела и души. Почти священнодействие. К банному процессу старик относился очень серьезно, это свидетельствовало о том, что богатый Запад с его иллюзорными соблазнами не переломил натуру, и он остался желудевым руссиянином, как и господин Президент. В бане с ним нередко происходили чудеса. Лет тридцать назад в бане (не в этой, конечно, с пластиковыми стенами, а в Тамбовском централе) он впервые изведал клиническую смерть, и в такой же точно парилке, пусть победнее, зато пожарче, ему однажды открылась ошеломительная истина: весь подлунный мир с его четырьмя миллиардами говорящих обезьянок — не более чем галактическая погремушка, выброшенная в космос неизвестно для какой цели. И кем — тоже неведомо. Наверное, тем, для кого мириады небесных планет все равно что надувные разноцветные шарики для земного дитяти. Масштаб разный, суть едина — череда бессмысленных превращений, тишина и взрыв в одном флаконе.

Кругляшок Земли так же легко уместить в кармане, как проткнуть иглой резиновый пузырь. Судьба улыбнулась ему, открыв чудесное знание.

Клиническая смерть в тамбовской парилке (по медицинской практике случай редчайший) произошла с ним не от сердечного спазма, и не по какой-либо другой пустяковой причине, а оттого, что верный товарищ, побратим и кунак, некто Савва Горбыль обрушил ему на затылок медную шайку, обидевшись на какую-то ерунду. Савве Горбылю, впоследствии искренне раскаявшемуся в нелепом поступке, старик был благодарен до сих пор. Та область, куда он погрузился после смерти, вовсе не напоминала описанный американцем Моуди длинный тоннель, коридор с яркой точкой в конце — надо понимать, сияющей дверцей в потусторонний мир. Ничего подобного. Он очутился в гнилом болоте, прыгал с кочки на кочку, а из тины, из-под зеленой ряски выныривали гнусные чудища с фарфоровыми челюстями и электрическими фонариками вместо глаз. Он пробыл там недолго, но едва уцелел. Зато прознал, что смерть ничем не лучше жизни, и в царстве мертвых так же скучно, как на собрании одураченных пайщиков "МММ". И там, и здесь — единственной реальностью можно считать лишь унылый писк неостерегшихся жертв и удовлетворенное утробное похрюкивание победителей. Все остальное — мираж. За последние годы вся Россия сравнялась с тем давним, послесмертным видением. С той лишь разницей, что по кочкам теперь прыгали другие, а он лениво подплывал из тины, угадывая, кем посытнее закусить.

В баню он взял с собой Агату, чтобы сделала массаж.

Также за ним увязался Иудушка Шерстобитов, который привык, что хозяин на полке добреет, и надеялся выторговать у него какую-то льготу. Когда Иудушка застенчиво растелешился, старик от отвращения срыгнул.

Ткнул пальцем в раздутое пузо Иуды.

— Ты в кого превратился, засранец? Ведь я велел тебе бегать по утрам... Посчитай, скоко мне лет, и скоко тебе — и сравни... Что скажешь, Агата?

Агата помяла его упругий животик, восхищенно поцокала языком:

Перейти на страницу:

Все книги серии Лучшие романы

Похожие книги