Монстр лазейку найдет!

Оказавшись в коридоре, Ляля зашагала в сторону ресторана, цокая каблуками ботильонов с открытым носком, чтобы отворить дверь и пропустить Клодин вперед. Ее шелковистые волосы, собранные в высокий хвост, весело раскачивались из стороны в сторону. В своем темно-сливовом мини-платье из жатого шифона вампирша смотрелась очаровательно. Бледная кожа чуть-чуть разрумянилась, косметика была наложена безупречно, умные черные глаза словно сияли внутренним светом. Со времени ее приезда сюда скромное обаяние Ляли становилось все менее скромным и все более обаятельным. Ну что ж, по крайней мере, сегодня ей не придется тратить свое очарование на этих недорослей – братьев Вульф. Ее ждет незабываемый вечер и восторг самых сливок школы Мерстон! Клодин не терпелось рассказать ей обо всем. То-то Ляля обрадуется!

– Голодная? – застенчиво спросила Ляля у подруги.

– Не особенно, – ответила Клодин, хотя аппетит у нее был волчий. Борясь с нарастающим желанием попировать, она целый день жевала жвачку, как настоящая голливудская дива. В конце концов, ей надо еще втиснуться в платье четвертого размера и блистать на танцполе! Сегодня ее ждет диско-бал! А фрикадельки подождут до завтра.

– А жаль. Потому что… – Ляля распахнула дверь в ресторан и крикнула: – Сюрприз!

«Что еще…»

Из динамиков грянуло «Raise Your Glass»[23] Пинк. Когда зазвучал припев, Дон встал и поднял пакет молока.

– Мы все знаем, как ты мечтала о Дне Варенья – и вот он настал!

Блюда и тарелки, как обычно, были уже наполовину пусты, а животы ее братьев наполовину полны.

– Вилки в сторону! – потребовала Ляля, не подозревая, какая сила воли требуется для этого за два дня до полнолуния. Тем не менее мальчишки послушались – то ли из уважения к сестре, то ли под обаянием ее лучшей подруги. И на счет «три» они, все как один, опустились на одно колено и запели «С днем рожденья, Клодин!».

Когда все умолкли, Клодин яростно зааплодировала. На глаза у нее навернулись слезы. Она бросилась обнимать братьев и Лялю, а Гарриет тем временем щелкала фотоаппаратом.

– С ума сойти! – сказала она, восхищаясь всем, что они сделали.

От бара к камину тянулся огромный транспарант, сделанный из старых белых скатертей. На нем было баллончиком написано: «С ДНЕМ ВАРЕНЬЯ, ДИНИ!» На столах горели свечи, отбрасывающие причудливые тени на каменные стены. За столами восседали манекены, которые отец привез со стройки. Манекены поднимали бокалы с шампанским – очевидно, безалкогольным, – в ее честь. Благодаря сканеру, старым фотоальбомам и фотопринтеру с функцией увеличителя у всех манекенов были лица гостей, приглашенных на ее День Варенья. Это было похоже на блог Переца Хилтона – жутко и в то же время завораживает.

Клодин охватили эмоции. Ее братья, конечно, старомодные шовинисты, и все-таки она их обожает! И, очевидно, они ее тоже… Если бы они только знали, что она планирует сбежать сразу, как только развеется дым потушенных свечек! Она почувствовала себя виноватой от одной мысли об этом.

– Папа ужасно жалеет, что не смог сегодня приехать, – сказала мама, закрывая объектив своего «Никона».

– Да ладно, ничего, – сказала Клодин. И не кривила душой: в отсутствие дотошного папы сбежать из дома будет куда проще.

– Он пытался выбраться на денек, – продолжала Гарриет, – но Пэниссы – очень требовательные клиенты…

– И у них огромный Пэнисс! – фыркнул Ниньо.

Мальчишки заржали. Клодин тоже. Лялю передернуло.

Клод снял свою темно-синюю вязаную кофту и накинул ей на плечи. Ляля, похоже, удивилась. Он пожал плечами, как будто сделал бы это для кого угодно. Они, точно звезды, снимающиеся в одном фильме, обманывали себя, делая вид, будто их отношения – тайна для всех. Как будто роскошный ирокез Клода, который он так и носил с тех пор, не говорил открытым текстом о том, как он предан Ляле.

– Погоди! – улыбнулась Гарриет. – Ты ведь еще не видела своего подарка!

Кирпич полез под стол и вручил Клодин крутейшую профессиональную машинку «Зингер» – «Singer XL-150».

– Это караоке! – торжественно объявил он.

– Ни фига подобного! – возразил Войу, шлепнув Кирпича салфеткой по затылку. – Это швейная машинка.

– Ага, как же! – Кирпич закатил глаза. – Там же написано – «Singer»[24], что я, не вижу?

Все засмеялись.

Клодин заглянула в карамельно-золотистые глаза матери, удивляясь, как это семья позволила себе такой дорогой подарок.

– Это была идея Ниньо, хотя мы все в нее вложились, – сказала Гарриет, поняв, чем озабочена дочь. – В девятом номере все равно придется менять драпировки, и я надеялась, что ты поможешь мне пошить новые…

Сердце Клодин испуганно стукнулось о ребра.

– Ниньо!

Он загородился салфеткой.

– Извини, – пробубнил он. – Мне просто не хотелось стоять и снимать, пока ты будешь шить все это вручную. Это ж сколько часов бы ушло!

– Ну да, разве что мистера Штейна привлечь – вот кто шить умеет! – сострил Дон.

Все расхохотались, кроме Клодин. Ох уж этот Ниньо! Из-за ее предательства она теперь чувствовала себя, как колумбийский кофе, – перемолотой под эспрессо.

– Мам, ты не волнуйся! Я все сделаю, как было, честное слово!