Монреальский синдром

Они стали молча читать. Джеймс Петерсон… Родители эмигрировали из Нью-Йорка во Францию. Родился в Париже в 1923 году. Вундеркинд, поступивший в университет пятнадцатилетним. Одно время преподавал психологию, затем — ему тогда не было еще и двадцати — занялся изучением нервной системы. В свою очередь, эмигрировал в США, где работал в Йельском университете, специализируясь в исследованиях прямой стимуляции мозга с помощью электричества и химии… Эти исследования легли в основу единственной его, опубликованной в 1952 году книги «Воздействие на мозг и свобода духа». В 1953 году Петерсон странным образом исчез с научного горизонта, и больше о нем никогда никто не слышал.

Люси продолжила поиск — безуспешно: больше никаких сведений о Петерсоне, действительно исчез как не бывало. Но полицейские уже знали, куда он делся: именно в 1953-м в Мон-Провиданс объявился некто Петер Джеймсон… Стало быть, Петерсона, как и других, завербовали для опытов над детьми. ЦРУ, опять ЦРУ. Пока след обрывался здесь, но Шарко и Люси ждали звонка от Пьера Монетта, которого попросили собрать всю возможную информацию.

А пока можно было поискать книгу Петерсона, что и сделала Люси. Набрала название — и в «Картинках» сразу же появилась обложка. У полицейских от изумления закружилась голова.

Перед ними был громадный бык, стоявший перед улыбающимся, заложившим руки за спину человечком со светлыми усиками. Перед Джеймсом Петерсоном собственной персоной.

— Бык нос к носу с человеком, в точности как в фильме Лакомба, — сказал Шарко. — О чем там говорится, в этой чертовой книжке?

Люси поискала еще немножко, нашла издательскую аннотацию к книге и прочитала вслух:

— «Физиология настолько далеко шагнула вперед, что сегодня стало возможно исследовать мозг, подавлять или возбуждать агрессию, влиять на материнский инстинкт или изменять сексуальное поведение. Вожак-тиран, вожак-деспот обезьяньей стаи после того, как будет произведена стимуляция одной из зон его мозга, уступит все свои позиции бывшим „рабам“. Быть может, прямое воздействие на мозг, которое благодаря удивительным, поистине чудесным физическим методам и приемам становится вполне реальным, представляет собой еще более важный этап в истории человечества, чем укрощение энергии атома».

Шарко чувствовал, что на страницах этой книги точно найдется ответ на все мучающие их вопросы. Он встал, взял валявшуюся на кровати куртку, надел ее, сунул в карман список и направился к двери:

— Пошли. Пока не позвонил жандарм, попробуем глянуть, что за кошмары спрятаны в этой книге на самом деле.

58

Монографию Джеймса Петерсона можно было заказать, но хотелось получить ее как можно скорее, а ни в одном книжном магазине из тех, куда они заходили, книги не оказалось. Наконец какой-то сообразительный продавец, поинтересовавшись, о чем книга, и прочитав аннотацию, посоветовал им обратиться на медицинский факультет Монреальского университета, точнее, на кафедру неврологии. Мало того, книготорговец сам позвонил на кафедру, выяснил, что лучше всего проконсультироваться у профессора Жана Бассо, потом передал трубку Шарко, и тот договорился с профессором о встрече через несколько часов. К тому времени Бассо успеет пролистать и восстановить в памяти книжку, которая действительно у него есть и которую он когда-то читал.

В такси Люси и Шарко почти не разговаривали: не находилось слов, слишком близко ко всем этим гнусностям пришлось подойти обоим. Им довелось соприкоснуться с тьмой, окутавшей когда-то эту страну, ее науку, ее религию, с тьмой, которая просочилась в самые тайные уголки сознания моральных уродов, все это проделывавших. Люси думала о своей семье, о своих девочках, которых старалась воспитывать в чистоте, с надеждой, что они будут жить в нормальном мире. Как же ей хотелось в это верить… В конце концов лица ее малышек вернулись к ней, она перестала видеть вместо них лица Алисы Тонкен и Лидии Окар — несчастных, которые ни о чем не просили и которым не оставили ни малейшего шанса. Сейчас Люси чувствовала себя беспомощной, как никогда, и ужасно боялась ошибиться.

Они приехали.

Университетские корпуса, центральный — с высоченной башней, располагались между восточным склоном Мон-Руаяль и кампусом, опустевшие на время каникул строения которого исчезали где-то вдали. Пожалуй, самое сильное впечатление производила тут именно пустота, воцарившаяся летом. Никого из пятидесяти с лишним тысяч студентов, никого на улицах, никого в кафе, спортивных залах, библиотеках, магазинах. Все закрыто, заперто. Ощущение города-призрака, где лишь изредка можно встретить кого-то из ученых, служащих управления или рабочих-ремонтников.

Они вышли из машины перед зданием Политехнической школы, отличавшимся оригинальным дизайном, и у первого же встречного спросили дорогу. Спрашивали и дальше — у всех, кто попадался на пути. С грехом пополам установили, что корпус, где их ждет профессор, носит имя Поля Демаре.