Monpti

Я возвращаюсь в комнату и принимаю решение больше вообще ни о чем не думать.

Но вообще-то так просто это вынести невозможно.

В мою дверь стучат. Кто это может быть? Это не Анн-Клер. Я бы тотчас узнал ее шаги.

– Entrez! Войдите!

Высокий, тщательно выбритый мужчина лет пятидесяти.

– Это вы? – спрашивает он, считывая мою фамилию с листка бумаги.

– Да.

Он снова смотрит на листок, словно желая удостовериться, что все правильно.

– C'est bien vous! – констатирует он. – Идемте сейчас же со мной. С вашей женой приключилась большая неприятность.

– Моей женой?

– Ее переехал автомобиль.

– Где она?

– Она лежит в госпитале Кошэ и хочет вас видеть. Кто моя жена? Это, должно быть, Анн-Клер.

Внизу ждет машина. Мы садимся. Я забыл сказать мужчине, что у меня нет денег. Еще и это. Что делать? Может, сказать ему прямо сейчас? Еще не совсем поздно.

Машина мчится по весело освещенным улицам, наконец мы останавливаемся перед большим мрачным зданием. Главное – спокойнее. Только сейчас я замечаю, что это больничная машина. «Скорая помощь».

– Посидите пока, – говорит мой спутник и выходит.

Приоткрываются большие ворота. Машина ныряет в больничный двор и останавливается перед светлой высокой стеклянной дверью. Откуда-то появилась монахиня. Она не произносит ни слова, словно мы для нее не существуем. Она засовывает руки в белые рукава своей одежды, как в муфту, голову держит опущенной. На толстой цепи висит крест; цепь позванивает, когда она проходит мимо нас. Фигура ее растворяется в темноте.

– Идемте за мной, – говорит мужчина, вернувшись, и проходит, не оглядываясь на меня, но перед этим успевает протянуть руку шоферу.

Мы проходим через сад, то тут, то там на фоне неба видны контуры больничных коттеджей. Одна-две глухо светящихся звезды обозначились на небе.

Никто не попадается нам навстречу.

Неожиданно мой провожатый останавливается перед одним из коттеджей и пропускает меня вперед.

Мы поднимаемся на одну-две ступени. Затем через широкую двойную дверь попадаем в коридор, выложенный светлой плиткой.

– Дело не так уж безнадежно, – говорит мой спутник, словно это только что пришло ему в голову.

Сиделка выходит из-за окрашенной в белое двери. За ней я на мгновенье вижу при слабом коридорном освещении длинные двойные ряды белых кроватей.

Только спокойнее. Не следует сразу пугаться при виде такого обилия белого. Знак невинности тоже белый.

– Вы супруг? – слышу я голос сиделки, неожиданно обернувшейся ко мне. – Пойдемте со мной.

Сомнений нет, Анн-Клер назвалась моей женой. Я вижу, она не потеряла присутствия духа. Мужчина был прав, ничего страшного не будет. В нескольких местах содрана кожа, безобидные царапины. Французы такие осторожные, пожилые женщины с простыми болями в животе уже ложатся в больницы.

Открывают дверь, сиделка пропускает меня вперед.

В комнате Анн-Клер нет. Мы находимся в своего рода бюро, двое мужчин в белом говорят друг с другом, покуривая сигареты.

– …Processus xyphoideus… flexura duodenojejundis и прекрасный экземпляр mal caduc.

Один из них с удивлением воззрился на нас. Сиделка что-то говорит ему.

– А, – говорит он и с любопытством смотрит на меня. – Этой маленькой очаровательной блондинки?.. Да, прошу вас, можете пройти.

Он подходит к умывальнику и открывает кран.

Второй, от которого разит эфиром, выходит и уже в дверях спрашивает:

– Ты что сегодня вечером делаешь?

– Я позвоню тебе.

– О'кей.

– Так идемте же! – нетерпеливо говорит сиделка и теребит меня за рукав. Мы проходим еще одним коридором.

– Пожалуйста… что случилось с моей женой?

– Ее переехал автобус. Вы что, не знаете? – поражена она.

– Где?

– Идемте, идемте.

Мы входим в огромную палату. При свете красноватой лампочки видны женщины-пациентки, лежащие в кроватях. Они поворачивают головы при нашем появлении и смотрят на нас. Одна из них приподнимается в постели, белое пятно в сумраке – как будто оживший в ночи труп.

Анн-Клер? Нет, это не она.

Женщина хнычет, когда мы проходим мимо нее:

– Madame, c'est terrible! Это так ужасно! Сиделка не отвечает, спокойными быстрыми шагами проходит дальше.

Какая из этих женщин Анн-Клер? Мой взгляд боязливо прыгает от кровати к кровати, отыскивая ее белокурую голову. Ее здесь нет. Мы проходим всю палату и теперь находимся в следующем коридоре, откуда есть проход в небольшую палату.

Вторая санитарка спешит мимо нас и роняет на ходу:

– Номер одиннадцать: ей совсем плохо.

Она не ждет ответа и торопится дальше, оставляя за собой шлейф эфирного запаха.

Моя сиделка открывает дверь, заглядывает внутрь и говорит:

– La voil`a! – С этим она оставляет меня стоять. Совсем небольшая палата, внутри только кровать и ночной столик… Между двумя высоко поставленными подушками полусидит-полулежит Анн-Клер, она улыбнулась, завидев меня.

– Servus, – говорит она на венгерский манер.

– Что случилось?

– Закрой как следует дверь. Никто не слышит? Я сказала, что я твоя жена, только затем, чтобы ты побыстрее приехал. Ты сердишься?

– Ради Бога, что с тобой стряслось?

– Дурацкая машина наехала на меня.

– Где тебя переехали?

– На рю Ги Люссак, недалеко от тебя. Наклонись, я хочу тебя поцеловать.