Моногамист

— Я сразу понял… нет, не понял, скорее, почувствовал, что она выделяет меня среди прочих учеников. Часто задавала вопросы, выходившие за рамки учебной программы. Предлагала классу прослушать музыкальные отрывки, причём не только классиков, но часто и современную музыку, затем спрашивала нас о чувствах, мыслях, ассоциациях. Спрашивала всех, но было очевидно, что интересую её именно я. На каждом уроке меня ждал вопрос: «Алекс, а что чувствуешь ты?». Я отвечал искренне и по её глазам видел, что мои ответы ей нравятся. Единожды в неделю она занималась с каждым из нас индивидуально — 30 минут игры на фортепьяно, «ставила» руки, каждому помогала выучить одно произведение для сдачи экзамена. У меня почему-то таких произведений всегда было несколько, и эти 30 минут растягивались до часа, потому что меня она всегда оставляла последним в своём расписании. Меня это возмущало — приходилось подолгу ждать в коридоре своей очереди, а на улице была жизнь, мой скейт и друзья. Однажды она сказала, что у меня руки пианиста и прикоснулась к ним, но не так, как раньше, когда растягивала пальцы или показывала правильное положение рук на клавишах, а совсем иначе, и это прикосновение оказалось приятным. Думаю, она это заметила. После Рождества Офелия пригласила Камиллу в школу, и результатом той встречи стали мои частные уроки музыки — в дополнение к школьному часу, дважды в неделю ещё по часу у неё дома. Но это был очень странный час — в нём всегда было больше 60 минут, и даже больше 120… Мы занимались музыкой, но не только, она спрашивала, какие книги я читаю, и я рассказывал, но чаще всего это был выбор Марии. Офелия улыбалась, слушала, спрашивала, что думаю о том или ином персонаже, а потом, когда я уходил домой, клала в мой рюкзак какой-нибудь потрёпанный томик. Те книги, что давала мне она — меня потрясали, и я вдруг обнаружил, что мой мир начинает расширяться, причём быстро, я видел и ощущал, как сфера знаний, привычек и взглядов, в которой я жил тогда, раздвигалась, становилась больше, являя волнующий мир, восхитительный… Одним словом, она нашла ко мне подход. Русские классики были нагло отодвинуты европейцами и американцами. Переломный момент случился после Ремарка — она дала мне «Жизнь взаймы», и мой прежний мир треснул. То был мир иллюзий, я понял, что страдания и боль неизменные спутники жизни, что жизнь — лишь мгновение, благословенный миг, и счастлив тот, кто вовремя понимает его ценность. В тот день музыкой мы не занимались, только говорили и читали вслух самые эмоционально яркие моменты, в одном из них я не сдержал своих эмоций, и она обняла меня… просто чтобы успокоить. А потом случилось то, что случилось. Я даже толком не понял, как это вышло, но пока шёл домой, моё сердце стонало — я ясно чувствовал, что совершил ошибку, что это неправильно. И дело даже не в самом сексе, хотя и он оказался для меня потрясением — настолько неуклюже и нелепо это было со стороны нас обоих, но ещё более меня смущал тот факт, что мы не… предохранялись. Конечно, я уже всё знал «об этом», почти все мои друзья распрощались с невинностью в 14, Марк, к слову, счастливо избавился от неё в 13 лет, но меня что-то удерживало, хотя возможностей было пруд пруди. Но и если быть до конца честным, в 15 лет мне уже самому не терпелось попробовать, но не с ней, не с учительницей, ведь она была похожа на доброго ангела, открывшего мне необъятный, но главное, честный мир, свободный от иллюзий и предрассудков. У меня было отравляюще гадкое чувство, что я осквернил её, испачкал, и теперь она больше не сможет быть ангелом. На самом деле, так оно и было: она восприняла случившееся совсем иначе — в ней проснулась женщина. Желающая женщина. Тут более уместно слово «склоняла» — это именно то, что она делала со мной. Я действительно противился всей душой, но она словно не замечала, мы делали это снова и снова, и вскоре эта наша близость уже начала походить на полноценный секс — я обретал опыт, а она…она сходила с ума… Просила ещё и ещё, ей было уже мало тех двух раз в неделю, музыка осталась в прошлом, как и книги, я приходил и мы только занимались сексом, столько, сколько я смогу, а не столько, сколько захочет она, потому что она хотела всегда. А у меня болела душа — не было больше умного ангела, была жадная и ненасытная в своих ласках взрослая женщина. Секс не приносил мне большого удовольствия, а гадкое осознание неправильности происходящего давило с каждым днём всё сильнее. И меня стали пугать её глаза — в них появилась одержимость. Она смотрела на меня так, словно я — центр её Вселенной, и это загоняло меня в клетку ответственности и обязанностей перед ней. Мне хотелось вырваться, и после каждой нашей встречи всё сильнее.

Calum Scott — Yours

Я умолкаю, обнаружив вдруг, что все эти события более уже, чем 25-летней давности, перестали ранить… Отдалились настолько, что совсем уже поблекли, накрылись новыми опытами и ошибками, радостями, эмоциями, главная из которых — любовь.

— Продолжай, — тихо просит моя Лера.