Моногамист

Слышу, как рыдания душат Наталью, но моя голова уже достаточно трезво и ясно соображает, поэтому я стремлюсь успокоить женщину, которая когда-то мне принадлежала, которую я едва не назвал своей женой, и от которой у меня могли бы быть дети, не произнеси я в один чётко обозначенный в пространстве момент лишь одно только слово… Слово, изменившее наши судьбы: «Лера»…

Обнимаю её, крепко прижимая к себе, шепчу, что я в порядке и буду в порядке, что ничего не совершу такого, что могло бы её огорчить, а сам думаю: чёрт возьми! Как же сильно я корил себя за тот проступок! Как ненавидел и презирал себя за то, что назвал женщину, совершенно искренне отдавшую мне себя и свою любовь, завернувшую меня в кокон своей заботы, именем другой во время секса… Секса, потому что любовью я занимался только с одной, с той самой, имя которой «Лера».

С той, которая медленно угасает в этой больничной кровати, пока я обнимаю другую, пришедшую спасать меня от неё, от моей женщины, от той стальной хватки, которой она держит меня вот уже больше двадцати лет…

И я с ужасом понимаю, что если бы не та ночь, не тот секс и произнесённое не то имя, моя жизнь сложилась бы иначе… Я никогда бы не заболел, у меня была бы семья, я думал бы, что счастлив и не помышлял об ином, но на самом деле оказался бы лишён настоящего счастья, возможности познать все его крутые виражи, спуски и подъёмы, от которых то кружится голова, то дух захватывает, то теряется сознание от переизбытка эмоций!

Хотел бы я прожить свою жизнь в сером покое? В фальшивой тишине и бумажном счастье? НЕТ!

Всё, что происходит, ведёт к какой-то определённой цели, конечной точке, где ты должен либо что-то приобрести, либо понять, и я понимаю, что коль скоро не представляю свою жизнь без Валерии, не вижу ни единого мгновения своего дальнейшего пути без неё — значит, она выживет. Я помогу ей. Я это сделаю для неё. Как? Между нами есть кое-что, то, что мы никогда не обсуждали, но я точно знаю, что и она тоже в курсе — мы связаны, мистически, необъяснимо связаны.

Однажды мы встретились. Однажды встречаются все, скажете вы. Да! Но не все с первой же секунды, с первого взгляда чётко знают, что вот это он, тот самый человек, та самая душа, которая заставит летать твою собственную. Меня сразило, пронзило насквозь острое желание быть с ней рядом каждую последующую секунду моей жизни, каждый мой день до самой глубокой старости. Моё сердце билось в тот день как сумасшедшее, и вопрос: «Верите ли вы в любовь с первого взгляда?» для меня даже не вопрос, а полнейшая глупость, потому что вы не влюбляетесь! Вы просто понимаете, что, наконец, нашли то, что искали, что полюбили и любите давным-давно, задолго до того момента, как впервые появились на свет, даже не в этой жизни, а в предыдущей, случившейся тысячи лет назад…

Я выпиваю бутылку воды у автомата, чтобы удовлетворить заботу Натальи. Она вздыхает с облегчением — по крайней мере, не зря приходила, хотя бы заставила меня позаботиться о минимальных своих физиологических потребностях.

Сразу после этого тянет меня за локоть:

— Давай выйдем на воздух, тебе нужно хотя бы пару свежих глотков!

В её словах есть смысл, я правда здесь задыхаюсь… Но что-то держит меня, не даёт уйти. Наталья настаивает:

— Всего пару минут подышишь и вернёшься!

Всего пару минут… Я соглашаюсь. Пока спускаемся в лифте, чувствую, как натягивается внутренняя струна, та самая нить, которая связывает меня с моей женщиной. Но мне действительно нужны эти пару глотков свежего воздуха — мои мысли с каждой минутой всё яснее, всё чётче.

Мы выходим из фойе госпиталя в небольшой сквер, Наталья тянет меня присесть на лавочке, но я упираюсь — боль внутри становится всё сильнее, ощущение, будто тысячи острых крючков, зацепленных за мои внутренности, тянут меня обратно, требуют вернуться, с каждым моим шагом всё жёстче и жёстче вонзаясь в мою плоть.

— Я проведу тебя на парковку и возвращаюсь.

— Алекс! — не унимается Наталья. — Давай поговорим!

— Нет. Мне нельзя.

— Ты убиваешь себя, а её уже не спасти, врач сказал, это вопрос времени, и она бы уже умерла, но только ты её держишь, мучаешь и себя и её, и всех нас. Отпусти! Отпусти её!

— Замолчи! — шиплю.

Ясность мысли и тишина. Мне нужна тишина, полнейшее отсутствие всяких вибраций: я должен настроиться на одну с ней волну, я должен услышать её мысли, где бы она сейчас ни находилась, услышать и понять, как я могу её спасти, а я могу, точно могу! Как она это сделала однажды. А потом ещё раз. И ещё, и ещё. Четыре раза она проделала этот трюк, четыре раза она услышала меня, хотя я не произносил ни слова, четыре раза почувствовала меня, поняла, просчитала мою угрозу и вытащила меня. Целых четыре раза на её счету и только один на моём — когда она прыгнула, я знал, что она утонет ещё до того, как её ноги коснулись воды… Как? Как я это сделал тогда!?

Sterling Angel — Sacrifice