Моногамия

- Стремление к свободной любви равносильно желанию стать женатым холостяком или белым негром, то есть абсурдно – Шопенгауэр.

Молчавший до этого Алекс, задумчиво ответил:

- Полная свобода возможна только как полное одиночество. Кто не любит одиночества — тот не любит свободы.

- А Достоевский считал, что свобода не в том, чтоб не сдерживать себя, а в том, чтоб владеть собой, - многозначительно добавила Ника, получив восхищённый взгляд Алекса.

Мне стало некомфортно, я не заучивала наизусть афоризмов, и блеснуть в ответ мне было не чем. Марк словно прочёл мои мысли:

- Эй ребят, я думал мы на отдыхе, а не на великосветском приёме.

Игнорируя это замечание, Ника добавила на русском, так что понять её могли только я и Алекс:

- Кроме того, не всякая компания способна избавить от одиночества, и бывает даже так, что, имея пару, чувствуешь себя ещё более одиноким. Страдаешь от безысходности, ведь необходимость делить интимные моменты с тем, кто далёк от тебя, кто, как оказалось, не имел никогда ничего общего с тобой, с кем внезапно исчезают все темы для бесед, все точки соприкосновения, вот эта необходимость быть с этим человеком, по сути, чужим для тебя, она и повергает душу в самое страшное одиночество.

Это был удар ниже пояса, я не ожидала такого.

Взгляд Алекса уже зафиксировался на Нике, было видно, что он открывает её заново для себя, она поразила его не столько глубиной своих мыслей и рассуждений об одиночестве, сколько проницательностью в плане идентификации его проблемы. Чувствовал ли он себя одиноким и именно так глубоко и неизбежно, как она это описала? Я никогда не задумывалась об этом, и теперь мне стало страшно, по-настоящему грустно и как-то даже больно. Я вздохнула глубоко и мученически, а Алекс посмотрел на меня с теплотой, свойственной только его взглядам. Он будто говорил мне глазами: «Всё хорошо, у нас с тобой всё хорошо!». Лурдес на его руках начала капризничать, и он вынужден был подняться, чтобы развлечь её. Потом обратился ко мне:

- Лерочка, я думаю Лу пора кормить уже. Давай покорми, и я уложу её.

Я подошла, чтобы забрать ребёнка, Алекс обнял меня и поцеловал в лоб с нежностью, задержался так надолго, как мог, учитывая плачущего ребёнка. Я направилась в нашу каюту, чтобы кормить дочку вдали от посторонних глаз, Алекс за нами, как обычно, ведь он не пропускал кормлений, не переставая любоваться этим процессом. Но не в этот раз. Мне всегда удобнее кормить не сидя, а лёжа, и вот пока я лежала на боку с Лу под грудью, Алекс повторял своим телом мою позу позади меня, прижимая к себе, гладя мои бёдра и целуя без устали мою шею, щёку, плечо, волосы. От него пахло солнцем, морем и им, Алексом. Он так нежно ласкал меня и так самозабвенно, что щемящий смысл дискуссии на палубе быстро забылся, сладостно погребённый под множеством поцелуев, объятий, прикосновений любимого мужчины. Мне пришло в голову, что счастливее всего мы тогда, когда остаёмся наедине, и нам… ну мне, по крайней мере, никогда не бывает скучно, хотя мы и молчим по большей части.

Лурдес уснула под грудью, и мы с Алексом погрузились в сладкий сироп поцелуев. Меня сводил с ума запах его кожи, ставший более ярким под магическим тонирующим действием солнечных лучей, его руки скользили по моей коже нежно, но жадно, потому что утром он не успел получить то, что хотел – Лурдес проснулась раньше обычного. Соблазнённый моей податливостью, он явно вознамерился утолить свой голод сейчас, невзирая на близость друзей, являвшихся, по сути, нашими гостями на этой яхте. Вообще в вопросе секса для Алекса не было преград, особенно нравственных. Чтобы у меня не осталось сомнений в его намерениях, он переложил спящую Лурдес в кроватку, стянул футболку, оголив свой сногсшибательный торс, зная прекрасно, как действует на меня его созерцание. И он не ошибался: мои руки уже жили своей жизнью на его груди, животе, плечам, наслаждаясь гладкостью его кожи, волнами его мышц и мягкостью волос на его буйной голове. Алекс уже навис надо мной, намереваясь стащить с меня тонкие и короткие шорты, и позволив моим рукам скользнуть в его же шорты, как вдруг, внезапно дверь в каюту распахнулась и лишь спустя мгновения мы услышали сдавленный и растерянный голос Ники:

- эээм, Лера, Алекс, меня просили передать, что мясо уже готово. Извините.

Дверь захлопнулась.