– Витька Поликарпов твой и грабанул, – оскалил прокуренные зубы Моня. – Деньги нужны были, вот и грабанул. Ключи от входной двери у него были, ее он открыл, а от комнаты, видать, не было, вот и саданул – отжал замочек-то.
– Неужели он на это пойдет? – жеманно закатила глазки Жанна.
– А что у тебя взяли-то, Жанночка? – опять пропела божья старушка, исподтишка поглядывая на Моню.
– Из шкафа взяли деньги. В белье лежали. Ну… рублей пятьсот, наверное. И, вроде, кольца золотого нет нигде.
Старушка всплеснула руками: «Пятьсот рублей?! Батюшки-и!»
– Собаку хотели, – прикуривая от зажигалки, сквозь сжаты зубы процедила Жанна, – да говорят, след уже не свежий, может не взять.
– Собаку?! – пришел в восторг Моня. – Вот это да! А че, собачка мигом бы, нюх-нюх, и – хоп! – вот он, голубчик… – и вдруг осекся Моня, будто по мозгам что его шарахнуло. И прикусил Моня язык, соображать дальнейшее стал молча, только глазами зыркал туда-сюда.
Мать-старушка подозрительнее пуще прежнего на Моню глянула, потом на Жанну, сосредоточенно дым в себя втягивающую, – видно, невтерпеж ей сказать что-то хотелось, да Монька мешал. Это Моня усек наконец. Тогда покашлял он натужно, для виду «ну ладно» сказал и демонстративно в комнату свою пошел. Но пройдя по коридору, дошел до двери, хлопнул ею, вроде как зашел, а сам затаился и напряг весь свой слух на кухню, что там без него говориться будет. А говорилось там без него вот что:
– Знаешь что, милая моя, – страшно шептала старушка, – Монька это тебя грабанул, ясно? Дома никого не было, мы-то с Лидочкой, сама знаешь, в Вырицу на все выходные уезжаем, а он, знамши это, и грабанул. На работе, говорит, был. А может, он вечером накануне грабанул, аль в воскресенье утром, перед работой. Тебя-то сколь не было? Две ночи? Вот то-то. А может, он и с работы прибег для такого дела? Обыск бы у него сделать надо, милочка, вот что я тебе скажу.
– Да что вы, Екатерина Степановна, куда ему такие деньги? – возразила Жанна. – Пятерку-десятку он еще может взять, но пятьсот… и золотое кольцо… сомневаюсь.
– А я тебе говорю, он это, – не сдавалась Екатерина Степановна. – Ты не обратила внимания, как он при упоминании о собаке поперхнулся будто? Сам не свой стал и сидел, словно кол проглотил, а?
– Нет, не заметила.
– Такось вот. А я заметила.
«Во сука, бля-я, засадить меня хочет», – задохнулся Моня. Он в ужасе отлип от стены и на цыпочках, едва дыша, прокрался до своей комнаты, снова дверью хлопнул и уже громко, шаркая по полу и покашливая, в сортир прошел. Сел на унитаз Моня, не снимая штанов, и крепко задумался.
Влип-то он влип крепко. Намертво, можно сказать.
А дело было вот в чем.
Дня за два до того злополучного вечера, как обнаружилась взломанная дверь, когда в квартире никого не было, Моня действительно совершил грабеж. Но совсем маленький, можно сказать, совсем и не грабеж, а так себе. В коридоре у Жанкиной двери стояла огромная сумка, битком набитая пустыми бутылками и банками, предназначенными для сдачи. И Моня вытащил из баула всего-то три бутылки, чтобы самому их сдать и добавить на покупку «тридцать третьего», с которым и провел свое воскресное дежурство. А еще днем раньше Моня туда тоже наведывался и умыкнул две бутылки; так что следов Мониных на этой сумке и возле двери было предостаточно. А потом сумка исчезла, и уж наверняка сейчас лежит у нее в комнате в общих вещах и благоухает всеми Мониными ароматами, которые вряд ли скоро выветрятся. И докажи тогда попробуй, что ты не верблюд. И сильно пожалел Моня, что не попал в вытрезвитель двумя сутками позже, – вот выло бы алиби, так алиби. А теперь вполне возможно, будет он очень скоро вот так же, как сейчас, на тюремной параше восседать. Да провались они пропадом…
– Есть тут хто? – прервав Монины мрачные размышления, да так, что Моню с перепугу с горшка подбросило, дернула за ручку сортира мать-старушка. – Монолит, уснул, что ли?
– Счас, – прохрипел Моня, по привычке шаря по ширинке, но не находя ничего, и туго соображая. Откинул крючок, выскользнул.
– А смывать кто будет? – не услыша знакомого звука, строго спросила Екатерина Степановна.
Моня недоуменно уставился в унитаз, но все-таки нашарил гирьку на ржавой цепи и дернул.
Каждый день Монолит Вымин ждал собаку из угрозыска. Жанна в свободное от бара время висела на телефоне, обзванивала всех своих подружек и знакомых с потрясающей сенсацией о своем ограблении. Мать-старушка со стареющей дочерью, которая и вовсе притихла после этого случая и ходила по квартире как пришибленная, заставили Жанну сменить дверные замки («это, Жанночка, дело рук ваших знакомых»). Но и двум новым замкам доверяли мало, и днем и ночью запирались на крюк-кочергу и проржавленный засов, найденный где-то в кладовочке, и каждый раз, выбегая на звонок, откровенно тряслись, но спрашивали строго: «Ктотамчтовамнужно?» И если приходили к Жанне или Моне, не открывали, вызывали хозяина, к которому пришли гости, а сами быстро закрывались в своих покоях, охраняя свое бесценное имущество, а возможно, и жизнь.