Монголы и Русь

Внезапный взрыв агрессии среди монголов в начале тринадцатого столетия все еще остается психологической загадкой. Если использовать аналогию с физической наукой, взорвался сгусток психической энергии. Общепринято, что начальная сила арабской экспансии VII века, говоря психологически, была производной от рвения и фанатизма новой религии. Но Чингисхан не принадлежал ни к одной из великих укоренившихся церквей; его называли язычником как мусульмане, так и христиане. Его религиозная политика состояла в веротерпимости относительно всех исповеданий. Традиционные верования монголов являли собою смесь шаманизма и поклонения Небу. Во все критические моменты своей жизни Чингисхан вспоминал «Вечное Голубое Небо». Но он не позволял шаманам вмешиваться в государственные дела. Итак, мы не можем сказать, что Чингисхан принадлежал к шаманистской «церкви»; наоборот, он полагал, что связь между ним и церковью была личной. И это понимание было сопряжено с осознанием собственной миссии – завоевать мир, чтобы установить в нем универсальное состояние мира. Это было глобальной задачей; и по крайней мере некоторые народы исламского Ближнего Востока и христианского Запада, уставшие от внутренней борьбы и постоянных войн, должны были находиться под ее впечатлением. Историк XIII в. Аб-уль-Фарадж так комментировал ведущую идею Чингисхана: "...в поведении, подобном его, монгольская вера в Бога проявила себя. И благодаря этому они завоевывали и будут завоевывать".[9]

Суммируя, мы можем сказать, что Чингисхан был вдохновлен религиозным чувством, связанным с идеалом универсального государства. Его религиозность не может быть, однако, названа государственной религией, поскольку психологически связь между ним и Богом была прямой, а не через какую-либо традиционную церковь. На этой почве Гиббон даже счел возможным охарактеризовать религию Чингисхана как 'систему чистого теизма и совершенной терпимости". Сравнивая ее с законами Чингисхана, он говорит: «Именно религия Чингиза более всего заслуживает нашего восторга и аплодисментов».[10]

2. Мусульманский и христианский миры накануне нападения монголов

В ноябре 1095 г. на церковном соборе в Клермонте, во Франции, духовный глава западного мира папа Урбан II призвал христианские нации «поднять крест» против неверных и «освободить» Святую землю, уверяя их, что такова Божья воля. Через несколько недель вся Европа знала об этом, и вскоре мусульмане Леванта – на которых намечалась атака – были также проинформированы о планах христиан. Это пример тесной связи между христианским и мусульманским мирами в средние века. Наслаждаясь спокойной жизнью или погружаясь в состояние войны, эти два мира находились в состоянии единства. Как знают все, первый поход был победоносным: Иерусалим пал в 1099 г. Мы часто склонны забывать, когда разглагольствуем о высоких целях крестового похода, что захват Святого города сопровождался ужасной резней. Согласно Фульхерию Шартрскому, крестоносцы не щадили даже женщин и детей. Другой хронист, Раймонд Аржильский, передает, что "в храме и на крыльце Соломона люди ехали верхом по колено и до поводьев в крови... Город был полон мертвыми телами и кровью». И все же он полагал это великолепным судом Господа, согласно которому это место должно быть заполнено кровью неверных, поскольку страдало столько времени от их святотатств".[11] Город был вновь взят мусульманами в 1187 г.; третий крестовый поход оказался не в состоянии освободить его от их власти. В результате дипломатической игры и коммерческих амбиций Венеции четвертый поход оказался направлен против Византийской империи и против мусульман. Иерусалим «освобожден» не был, и вместо этого крестоносцы взяли и безжалостно разграбили Константинополь (1204 г,).[12]

В то время как христиане сражались с мусульманами, и христиане Запада атаковали христиан на восточном направлении, тучи сгущались на Дальнем Востоке. В 1206 г. в дальних областях Монголии родовое собрание предводителей (курултай)провозгласило одного из соплеменников, Темучина, императором Земли и дало ему новое имя Чингисхан. Надвигался монгольский «крестовый» поход.